— С твоим другом все в порядке, — ответил он на немой вопрос аквилонца. — Его приняли как гостя и собираются отвести к Священному Дереву. Я получил позволение привести тебя туда же. Так что скоро ты увидишь…
Радость от известия о том, что командир жив и здоров, омрачилась для Брикция известием о том, что Конана собираются подвести к Священному Дереву… Действительно ли как гостя? Или, может быть, хотят насильно сделать оборотнем? Вряд ли, конечно, кому бы то ни было удастся сделать с Конаном хоть что-то вопреки его воле… но все-таки!
Благодаря целебному действию трав, раны на шее Брикция заживали с удивительной быстротой. Шли по Лесу уже несколько дней, и аквилонец ловил себя на мысли, что, если бы не тревога за Конана, то он не особенно стремился бы достичь цели своего путешествия! Ему нравилось просто идти по Лесу, устраивать привалы, когда чувствовалась усталость, охотиться, когда хотелось подкрепить силы, не думать о том, как заработать деньги, как угодить очередному правителю, не думать о глупых правилах и условностях, которые люди в разных странах устанавливают словно бы для того, чтобы усложнить жизнь себе и другим! Простая и бесхитростная жизнь Великого Леса доказывала, что можно запросто обойтись и без этого всего…
Но Брикций так и не смог даже на мгновение забыть о том, что он человек и что он принадлежит тому безумному, пестрому миру, бесконечно простирающемуся вдаль. И он шел, неся за спиной лук не для охоты, а для убийства, он — опальный аквилонский аристократ, солдат-наемник, искатель приключений… человек!
А Конан в этот самый момент стоял в тронном зале лесного дворца. Это был самый удивительный дворец, какой ему приходилось видеть! Стены — сплетение живых ветвей, покрытых листьями, колонны — живые стволы… Князь Фредегар сидел на серебряном троне. Как только не представлял себе Конан в прежние времена «волчьего князя»! Зубастым, когтистым, мохнатым, получеловеком-полузверем… Сейчас, глядя на Фредегара, на его узкие руки, на тонкое, благородное лицо, обрамленное шелковистыми кудрями, встречая ответный взгляд — мудрый, всепонимающий взгляд раскосых золотистых глаз! — Конан испытывал смущение… Почти что стыд!
Они его приняли, как гостя, а он — только и думал о том, как бы сбежать, перерезав побольше волколюдов! Если не сбежал и не убил никого здесь, то только потому, что понимал: бесполезно одному сражаться против всех, а из Леса живым все равно не выбраться. Они показывали ему Лес, объясняли все про свою жизнь, про свои законы, они хотели, чтобы он понял их и больше не таил вражды! А он… Он ждал во всем подвоха, выискивал признаки колдовства, обмана. Конечно, у него есть оправдание: долгая жизнь, научившая его не доверять. Не верить тому, что видят глаза и слышат уши! И они понимали это и прощали его недоверие и даже неприкрытую ненависть… Теперь же ему было совестно — за ненависть и недоверие, за все насмешки и жестокие слова, которые он бросил своим провожатым.
Княжич Бранко и «волчья княжна» Фрерона стояли возле трона рука об руку, на обоих были зеленые венки, которыми они только что обменялись с благословения Фредегара. Как-то примет известие об этом обручении Бран, князь будинов? Конан знал уже всю историю любви Бранко и Фрероны, он видел следы от оков и ошейника на руках и шее Фрероны… Он понимал теперь, почему Бранко так желал его смерти! Понимал — и прощал княжичу… Хотя вообще-то прежде Конан думал о себе, что прощать не умеет!
Теперь он понимал очень многое в жизни и характере будинов, что прежде вызывало у него вопросы… И совсем другими глазами смотрел на князя Брана! Конан понял, что люди озлоблены и несчастны вовсе не из-за страха перед волколюдами, а по вине своего жестокого правителя, делавшего их жизнь поистине безрадостной: бесконечные поборы, бесконечный, тяжелый труд, результатами которого люди и насладиться-то не могли, потому что все шло на обеспечение армии, а еще — каждый год из каждой деревни требовали молодого парня в ратники, а если нет — так взимали дань, а недовольных карали без жалости, казнили или в рабство продавали. Да и армия-то Брану нужна была не для защиты людей от волколюдов, а для того, чтобы народ в покорности держать! А еще — честолюбивые мечты о захвате новых земель, о войне с апианами… И ведь он, Конан, едва не послужил этому человеку, едва не помог осуществлению его безумных замыслов! Он, Конан, свободолюбивый киммерийский варвар, презиравший всех владык мира и их верноподданных! Да, конечно, Бран ему понравился — как человек независимый, сильный, гордый! — и Конан обещал послужить ему, пока против правды не пошлет… И Бран тогда уже знал, что посылает наемников против правды! Или… Или, действительно, так он понимает правду?