«Наверное, часовой», — подумала Ясмела, — поднимается на верхнюю площадку башни, чтобы сменить товарища.
Впрочем, это объяснение пришлось отбросить. За дверью что-то зашуршало, и тут чувство неизвестности сменилось в душе Ясмелы тревогой. Дверь была заперта изнутри, но сейчас тяжелая стальная пластина засова вдруг медленно заскользила в пазах. Следом, слегка скрипнув старыми петлями, приоткрылась дубовая дверь.
В комнату принцессы скользнула непонятная фигура — высокая, узкая тень, силуэт человека в длинном, до пола, плаще с капюшоном. Длинные рукава, скрывая руки, доставали почти до колен этой странной тени. Казалось, что плащ был наброшен на пустоту, быть может — на шест с перекладиной, на манер чучела в огороде, а не на человеческие плечи.
— Кто это? — словно в пространство обратилась Ясмела. — Уходите. Я устала, хочу спать и не намерена принимать гостей.
Неожиданно в ее голове мелькнула мысль: а что, если это Конан?
Нет, невозможно, заставила признаться себе самой принцесса. Слишком узка в плечах и худощава была неведомая тень. Не мог незнакомец быть и принцем. Амиро был лишь чуть выше матери ростом, а незнакомец возвышался над Ясмелой на целую голову.
Наконец принцесса взяла себя в руки и спросила:
— Вы посланец от Амиро? Или… нет, не может быть — неужели с моим сыном что-то случилось?! Он жив? Ранен? Говорите же, или я вызову охрану! А если это выходка караульных, то вы все понесете суровое наказание.
— Никто не умер, не погиб… — Голос незнакомца был низок и одновременно скрипуч; от скрипа дверных петель его отличала лишь некоторая плавность и текучесть. — …Я не несу вестей о чьей-либо смерти. Наоборот, я пришел известить тебя о рождении…
— Что вы мелете?
Испуганная, Ясмела попятилась к столу, где среди ее расчесок, косметики, благовоний и прочих женских безделушек лежал оставленный ей с разрешения Амиро длинный, остро отточенный кинжал.
— Вы не из гарнизона башни, — сказала она. — И вы не посланец Амиро. Если вы тотчас же не покинете мою комнату, я закричу!
— Ну что ж, кричи. Кричи! Ибо что еще, кроме женского крика, может так органично аккомпанировал, радости рождения?
Набрав дыхание, незнакомец излил на Ясмелу поток красноречия:
— Я говорю о твоем собственном рождении, Благородная Дама. О твоем новом рождении под покровительством и защитой всезнающего и всемогущего бога, который решил восстановить свое правление здесь, на этой земле…
Легкие Ясмелы наполнились воздухом, но крик был остановлен в ее груди. Черная тень стремительно скользнула к принцессе, взлетели вверх длинные рукава, из которых показались белые кости, сложившиеся в когтистые лапы, сжавшиеся на горле женщины.
Незнакомец не был человеком. Более того, принцесса вдруг осознала, что он даже не какое-то земное создание. Почувствовав прикосновение костяных лап к своему горлу, Ясмела гораздо больше испугалась не этого, а той угрозы, что нависла над ее душой.
Резко мотнув головой, Ясмела вырвалась из ледяных объятий. Шаг назад — и ее руки нащупали за спиной задвижку ставней. Страшная опасность продолжала грозить ее беззащитной душе.
Еще одно усилие — и ставни распахнулись. Чуть-чуть податься назад — и ночной ветер охладил ее разгоряченный лоб. Еще чуть-чуть назад — и вот костлявые пальцы опять промахнулись. Из груди Ясмелы наконец вырвался отчаянный крик. Но в тот же миг ее душа почувствовала себя абсолютно свободной, радостно поющей в пустоте.
А тело… тело принцессы рухнуло на камни у подножия башни, где, изломанное, разбитое, осталось лежать неподвижно.
Глава XIV
ДА ЗДРАВСТВУЕТ МОГУЩЕСТВО!
— Делвин, запевай! Заводи свою шарманку! — весело проорал Конан.
Король-победитель восседал на походившем на трон кресле, еще недавно предназначенном Первому Магистру Нумалии. Откинувшийся на спинку в полурасстегнутых доспехах, в сбившейся набекрень короне — киммериец был зримым воплощением празднующего победу варвара.
Зал городского совета, в котором и проходило празднование, пребывал в полнейшем беспорядке. Перевернутая и сломанная мебель, следы костра, разложенного прямо на мозаичном полу, разбросанные повсюду объедки и посуда — все свидетельствовало о славном, по» настоящему веселом пире в честь взятия города. Тяжелые бронзовые двери зала были выбиты из косяков и лежали на полу. Изрядно расширившийся дверной про ем неровной дырой открывался во двор замка, где, судя по живописным следам, празднование продолжалось столь же оживленно.
Солнце садилось, и над стенами замка можно было рассмотреть в вечернем небе поднимающиеся столбы дыма — в городе догорало то, что могло гореть.
Делвин восседал, поджав ноги, в пещероподобной топке незажженного камина. По команде короля карлик тотчас же начал бренчать на своей лютне. Слушатели — около двух дюжин аквилонских и немедийских офицеров, — проявляя живейший интерес к музыке, стали хлопать ладонями в такт мелодии.
От группы пирующих отделился и направился к Конану человек, явно чувствовавший себя не в своей тарелке посреди этого дикарского праздника. Это был не кто иной, как Публио — канцлер Аквилонии, только что прибывший из Тарантии.
— Позволю себе заметить, — попытался урезонить, короля седовласый канцлер, — что сейчас не время предаваться разгулу и веселью. Есть безотлагательные дела государственной важности…
— Публио, Публио, — перебил его размахивающий кубком Конан, — сдается мне, что, убегая от ваших вездесущих умных советов, я быстрее завоюю мир, чем прислушиваясь к ним.
Взрыв хохота встретил королевскую шутку, а сам Конан добавил:
— Нет, почтенный канцлер, сейчас я требую песню! И я ее получу! Эй, шут!
Не прекращавшееся все это время бренчание лютни Делвина дополнилось голосом карлика. Незнакомая, торжественно-маршевая мелодия заставила присутствующих обратиться в слух.
Вслед за первым куплетом умелые пальцы Делвина выдали несколько зажигательных аккордов. Казалось, Амлуния, сидевшая на полу у ног киммерийца, только этого и ждала. Легко выскочив на середину зала, она, подчиняясь музыке, начала танцевать.
Выхватив из ножен саблю и кинжал, Амлуния отбросила тяжелую портупею, следом полетел подбитый мехом плащ. Исполненный с двумя клинками танец, изображающий поединок, привел присутствующих в восторг.
Неожиданно, услышав чуть заметное изменение мелодии, Амлуния упала на колени и замерла. В наступившей тишине вновь зазвучал голос карлика:
Финальные слова были встречены бурной овацией. Сам король, плеснув через плечо остатки эля, с грохотом поставил кружку на стол и крикнул:
— Отлично спето, малыш! И отлично станцовано, малышка!
Амлуния подмигнула Делвину, и тот продолжил играть. Сама же рыжеволосая девушка, грациозно покачиваясь и соблазнительно изгибаясь, направилась к Публио. Старик, явно не жаждавший поучаствовать в разгульном танце, стал, неловко отмахиваясь, отступать к стене, чем вызвал бурю хохота у присутствую-
Неожиданно лихой немедийский офицер из свиты Халька выскочил на середину зала и, зажав между ног короткий меч, стал, потрясая этим символом фаллоса, мелкими прыжками приближаться к Амлунии. Веселью пирующих, казалось, не будет предела, но настоящую бурю восторга вызвала у всех очередная выходка Амлунии. Девушка, воспользовавшись скованностью движений своего непрошеного партнера, быстро увернулась от торчащего между его ног клинка, а в следующим миг чувствительно уколола немедийца кинжалом чуть пониже спины. Офицер охнул, поднял с пола упавшим меч и, чуть прихрамывая и держась за пострадавшей место, направился к своему столу под бурные овации гостей.
Хохотавший чуть ли не громче всех остальных Конан наконец прокричал:
— Все! Хватит музыки и танцев, а то у меня не останется ни одного боеспособного офицера. Амлуния, маленькая потаскушка! Иди-ка сюда, поближе ко мне. Эй, слуги! Зажечь факелы! И не экономить — все запасы города все равно принадлежат победителям.