Исследователи относят начало московского летописания к XIV в. Оно велось уже во второй четверти XIV в. при дворе переехавшего в Москву митрополита Петра, поскольку поздние московские летописи, составители которых использовали в своей работе более ранние и не дошедшие до нас своды, отмечают точными датами как московские, так и митрополичьи события этого времени[67]. Более того, есть основания полагать, что московское летописание началось даже раньше переезда митрополичьего двора. Л.Л. Муравьева относит начало московского летописания к первым десятилетиям XIV в.[68], т. е. ко времени правления князя Юрия Даниловича. В наиболее ранних известиях московского летописания определяются, таким образом, два центра, а именно двор митрополита и двор московского князя[69].
Похожая ситуация сохранялась во времена правления Ивана Калиты, одного из сильнейших московских правителей XIV в. Именно к периоду 30–40-х гг. XIV в. относится создание важнейших памятников раннесредневековой Москвы – первой редакции жития митрополита Петра, а также посмертная похвала Ивану Калите, помещенная в Сийское Евангелие[70]. Эти тексты прекрасно отражают окрепшее положение молодого Московского княжества, причем как политическое, так и религиозное.
В середине XIV в. упомянутые два центра летописания сливаются в один: московские книжники с одинаковым вниманием следят за действиями как князя, так и митрополита, обнаруживая в своем изложении поразительное единство княжеских и митрополичьих интересов, что объясняется деятельностью митрополита Алексея, игравшего ведущую роль в московской политике при малолетнем князе Дмитрии Ивановиче. Прямое свидетельство существования официальной московской летописи, отражавшей драматичные события эпохи Дмитрия Донского, читается в составе «Свода 1408 г.», известного по Троицкой летописи. С этим сводом, имевшим общерусский характер, связано дальнейшее развитие летописания в других русских землях, таких как, например, Тверь[71].
Таким образом, к концу XIV в. московскими книжниками не просто велись отрывочные записи о примечательных событиях, но и осуществлялся полный обзор всей русской истории, наличие в котором «Повести временных лет» объясняется, по мнению М.Д. Присёлкова, продолжением традиций, восходящих к владимирскому летописанию мономаховичей, рассматривающих «Повесть временных лет» в качестве своей родовой летописи. Отметим, что не только московские книжники ставили «Повесть временных лет» вначале собственных летописей, подчеркивая тем самым важность ее политических заветов и преемственность нынешней истории с эпохой Древнерусского государства. Схожую тенденцию можно видеть в других летописных центрах – Твери и Нижнем Новгороде, чьи князя во второй половине XIV в. активно боролись с московскими князьями за великокняжеский ярлык и, вероятно, рассматривали историю своих княжеств как продолжение истории киевской[72].
Как отмечают многие ученые, начиная со второй половины XIV в. русская письменность попала под сильное влияние южнославянской письменности, которое существенным образом затронуло древнерусскую книжную традицию, а также литературную деятельность московских книжников. Отечественные и зарубежные исследователи (Д.С. Лихачев, С.С. Авернцев, Д.Л. Спивак, Р. Пиккио, Х. Гольдблатт и др.) связывают второе южнославянское влияние с духовным и культурным подъемом Византийской империи, сильным монашеским движением, возникшим под воздействием исихазма, а также с восстановлением культурных и торговых связей между Русью, южнославянскими странами (в первую очередь Болгарией и Сербией) и Византией[73]. Изменению подверглась древнерусская письменность (орфография, орнаменты, особенности языка), также подверглись исправлению богослужебные книги, большое распространение получила переводная с греческого литература. Так, рукописи XV в., помещенные в монастырских сборниках, содержат целый корпус произведений отцов церкви: Василия Великого, Исаака Сирина, Аввы Дорофея, Григория Синаита, Григория Паламы и др. Культурные связи осуществлялись главным образом через монастыри, количество которых существенно увеличилось начиная со второй половины XIV в.[74] Именно монахи-книжники, воодушевленные идеями исихазма, составляющие переводы сочинений аскетического, полимического и догматического характера, сыграли определяющую роль в связях между Византией и славянскими странами[75]. Более того, начиная с XV в. из завоеванных турками Болгарии и Сербии на Русь переселяется значительное число религиозных деятелей, наиболее известными из которых были выдающиеся книжники своего времени – митрополиты Киприан и Григорий Цамвлак, а также иеромонах Пахомий Логофет[76], ставший автором первого русского хронографа.
70
См.,
73