Юлька положила трубку и посмотрела наверх. Полчетвёртого. Если ехать не на троллейбусах с пересадками, а на автобусе, до Влада полчаса. Значит, остаётся часа два на всё про всё: раскрасить перерисованные знаки, проверить хотя бы две пачки тетрадей – остальное утром. Ладно ещё пообедать успела.
Пообедать… Усевшись за стол и усердно заработав карандашами, девушка насмешливо вспоминала: она боялась, Олег отвезёт её в какой-нибудь ресторан – он привёз её в убогую забегаловку. В ответ на её насмешливое изумление он с интонациями заядлого гурмана объявил: «Здесь абсолютно необыкновенно готовят мясо!« Когда он поставил перед ней тарелку с этим мясом, она с трудом удержала челюсть на месте: кусок тянул где-то на полкилограмма – не меньше! «Боже, мне столько не съесть!« – панически подумала Юлька, а её нос восхищённо ловил великолепные запахи, торжественно вздымавшиеся над тарелкой. И они ели «необыкновенно приготовленное мясо», запивая горячие, сочащиеся прозрачным соусом ломти томатным соком, который можно было наливать из необъятных размеров керамического кувшина.
«И я съела всё! – с восторгом и ужасом вспомнила Юлька, и облизнула губы, и смутилась: – Эх, я! А ещё твёрдо считала себя вегетарианкой!«
Благодарный вздох – и Юлька с сожалением вернулась к реальности.
Карандаш застыл над схематическим рисунком. Работа дальше не продвигалась. Того гляди, тетради и впрямь придётся проверять рано утром.
Отогнала от себя образ Олега («Какой он всё-таки огромный – как скала!«) и сосредоточилась над выбором цветных сочетаний. Владу нужны были цветные пентакли, а интуитивному чутью Юльки в цвете, как сам часто говорил в последнее время, он доверял.
Пентакли ему рисовали и профессиональные художники из кружка, но месяц назад Влад провёл эксперимент, предложив всем раскрасить копии, и в беседе с глазу на глаз с Юлькой объявил: «У них у всех вышли детские рисунки, а ты уловила настоящую гамму собственно пентакля. Его ауру. Ты видишь цвет этого рисунка? Как ты подбирала его?» Юлька тогда впервые оказалась с Владом наедине, жутко стеснялась его, чуть не заикалась: «Не знаю, как у меня вышло. Просто казалось, эту часть надо чёрным карандашом, а эти полоски – зелёным…» Он пытался добиться от неё большего, показывал другие пентакли, спрашивал, что она видит, просил назвать цвета. Юлька старалась, честно таращила до боли глаза – и ничего не видела.
Тем не менее пентакли продолжала раскрашивать так, как было необходимо. В конце концов Влад отступился, но за рисунки скостил кружковую плату, а вчера даже предложил платить за них.
Краем уха Юлька слышала, что он хочет по-новому оборудовать комнату для занятий, а её интерьер отделать вставками из пентаклей. Об их включении в действие, да и о самом действии Юлька, несмотря на знакомство с книгами-источниками, имела смутное представление. Практические дисциплины её интересовали больше, чем увлечённость Влада магией.
… Наконец сосредоточенность появилась. Девушка словно плавно перетекла из одного состояния в другое. Черты лица разгладились, как в глубоком сне, а движения стали немного марионеточными: чётко и быстро раскрасив одним карандашом часть рисунка, она дёргано откладывала карандаш, хватала другой. Работала она достаточно жёстко и целеустремлённо.
Один за другим переходили листы из одной стопки в другую, с трудом умещаясь на столе (Влад давал ей четвертинки ватмана). Для одного из листов она уверенно и без эмоций использовала фиолетовый цвет. Положила нарисованное затем в стопку готовых пентаклей и ни единым движением окаменелого лица не откликнулась на цвет, недавно вызывавший у неё ужас.
Лицо девушки не просто каменело. Оно обострилось, будто побледневшая кожа, сжавшись, крепче обтягивала скулы. Двигались лишь светло-карие, прозрачно-чайного оттенка глаза.
За окном ссутулилась ворона. Она внимательно смотрела на работу девушки и не обращала внимания на свой полуоткрытый клюв, из которого редко, но равномерно падала на карниз алая кровь, разбиваясь в выпуклые, тёмные в вечернем свете кляксы.
… Начиная оживать, Юлька машинально перевела взгляд на часы. Долго не могла понять того, что видит. Дошло. Она слабо ахнула, схватила охапку готовых листов, запихала в пакет. В момент переоделась.
Пуговицы плаща вредничали. Потом завредничала входная дверь. Обнаглевший замок не желал открываться. Юлька пробовала и так и этак – не хочет, и всё.
Первоначальное нетерпение мигом вспенилось в свою высшую стадию: Юлька рассвирепела. Сдавленно рыча, она лупила по двери кулаком и снова пыталась сдвинуть с места замочный язычок. Даже сбегала на кухню за крепким ножом и долго ковыряла им в прорези. Да, нож оказался замечательно крепким. Он оставлял короткие, но приличные царапины на металле, но язычок даже не шевельнулся.
Юлька с подвывом застонала, как вдруг услышала за дверью:
– Юленька, поставь «собачку» в нормальное положение.
Она чуть не расплакалась от счастья, узнав голос мамы.
– Мама, милая! Поскорее! Я опаздываю, а замок не открывается!
Мама вошла со словами:
– скажи спасибо, что бабушки дома не было. Мы бы точно приехали поздно. Странно. Я открывала – ключ как по маслу шёл.
Юлька чмокнула маму в щёку: «Избавительница моя!« и вылетела на лестничную площадку.
Одна, другая лестница… Ступенька за ступенькой… Вниз… Быстрее…
Ступень в середине лестницы внезапно пропала. Юлька машинально собралась перешагнуть на другую – ту тоже словно выдернули из-под ног. Девушка схватилась за перила удержать движение по инерции вперёд, встала, как вкопанная.
Зажмурилась до белых искр в закрытых глазах, ощущая торопливыми толчками дёргающие в виски жилки. Постояла и снова с опаской вгляделась в лестницу. Нормальная лестница. С нормальными ступеньками. Юлька нерешительно опустила ногу на ступеньку ниже. Вроде всё в порядке… Поставила другую. Постояла. Лестница не двигалась. Тогда Юлька вспомнила бесшабашное детство – и прыгнула в самый низ.
Оглянулась – никаких кошмаров, да ещё наверху открылась дверь. Кто-то спускаться собирается.
«Блазнится» – кажется, так это называется. Или называлось в старину,– размышляла девушка, торопясь по дороге к остановке. – Можно, конечно, сказать – «привиделось», но «блазнится» лучше. Привиделось – это долго. А блазнится – и мелькает время от времени, и соблазн, и даже блеск. А соблазн точно есть. Посмотреть, потрогать. Было бы время, вернулась бы постоять…»
… Олег едва не прозевал её. Сидел в машине, поглядывал на подъезд и прикидывал: зайти не зайти. И вдруг она сама выскочила и так явно спешила, что он вспомнил её предупреждающую реплику: «Жду звонка».
Итак, ей позвонили. Видимо, позвали. «Какое мне дело, кто и куда позвал? – убеждал себя Олег, пристраивая свою машину за автобусом. – Подружка попросила чем-то помочь, родственники…»
На конечной остановке, где Юлька вышла, он сообразил, куда он идёт И это ему не понравилось. Коттедж, скромнее остальных, безо всяких архитектурных выкрутасов, Олегу был неприятен. А поскольку он был склонен к точному выражению своих мыслей, то его неприязнь быстро оформилась: «Потому что туда вошла Юля».
… Маленькие изящные руки Влада бережно перебирали принесённые листы пентаклей. Он бегло просматривал их и раскладывал перед собой. Сидели и он, и Юлька на ковре в комнате для медитаций.
– Отлично, просто великолепно, – бормотал он. – Вот этот положим рядом с этим… Отлично! Правда – отлично!
И ожидавшая похвалы, Юлька сияла: как здорово услышать такую оценку! Да уж, много ли человеку для счастья надо…
– Какой колоритный получился, – прошептал Влад как бы самому себе.
Юлька заглянула в тот лист, который ему понравился больше остальных, – и похолодела. Фиолетовый в электрическом свете резко и неприятно ударил по глазам. Она хотела что-то сказать, но только сипло вздохнула. Фиолетовый рос ей в глаза, плавно подпрыгивая зонтиками-фонтанчиками. Цвет уже заполонил комнату грузными жирноватыми слоями, и Юлька почувствовала, что он сушит ей глаза и перехлёстывает горло.
На каком-то нижнем уровне сознания – она чуяла это звериным чутьём – она сознавала, что цвет (или то, что стоит за ним) собирается её пожрать. И не шевелилась, скованная странным ступором. А фиолетовый уже танцевал, колыхаясь, всё выше и выше. Девушка, полностью утонувшая в нём, обмякла – и почти чёрные клубы с посвёркивающими в них золотистыми стрелками оставили её наконец в покое: без сознания Юлька им не нужна.