- художественная образность, т. е. сохранение устойчивой связи с производными по корню словами, в результате чего
- сохраняется семантический синкретизм корня, представленный как семантический инвариант всей словообразовательной парадигмы, и продолжается
- встроенность в систему идеальных компонентов данной культуры (показано Потебней именно на истории слова верста);
- общеобязательность употребления для всех, сознающих свою принадлежность к данной культуре, поскольку
- проявление концептумов народной ментальности в общем и составляет обыденное сознание представителя данной культуры, которое редко проявляется вовне, у посторонних данной культуре субъектов.
Представление об идеальной сущности концептума дают примеры употребления слов, которые не имеют своих производящих основ. Так, причастия типа бандитствующие, фашиствующие в современных публицистических текстах должны бы образовываться от глагольных основ, но соответствующих глаголов в русском языке нет; создающий определение признак «снят» непосредственно с имени (выражает концепт), которое было заимствовано и потому не имеет концептуального зерна в русском сознании (бандит, фашист). Неизбывный, неутолимый, несчастный и т. д. мы должны бы воспринимать в противоположность тому, что можно «избыть», «утолить» или «сделать счастливым» — но подобных этому положительных признаков также нет в русских словесных знаках; при всем том, мы прекрасно понимаем, о каких оттенках печали идет речь. Только по полной системе взаимных соответствий ключевых признаков культуры, скрытой в глубинах словесного знака, можно воссоздать концептум — по следу, оставленному им в текстах, по движению его смысла в преобразованиях содержательных форм через образ, понятие и символ.
Внутренняя форма слова и концептум не совпадают в своем содержании. Например, последовательность появления признаков обаятельный (1704) — очаровательный (1822) — обворожительный (1847) в общем для них значении ‘чарующий, пленительный’ показывает смену конкретного признака «чарования» при общности концептуального ядра (концептума) — «колдовские чары». Сначала колдовство словом, затем собственно колдовством, наконец — ворожбой. Хронологические границы появления слов условны: первое явилось до XVIII в., второе — факт XVIII в., третье распространилось в XIX в. Последовательная смена терминов максимальный — оптимальный — экстремальный уже в наше время демонстрирует тот же путь «приближения к концептуму», в данном случае — стремление передать высшую степень качества. Но «внутренняя форма» каждого из прилагательных — своя самостоятельная, особая, отличная от остальных.
В принципе, и «этимология слова сама по себе не раскрывает нам всего содержания слова. Этимон слова часто лишь исторически входит в его содержание» (М. М. Бахтин). Однако как исходная точка анализа этимон полезен — в той мере, в какой он установлен верно и исчерпывающе. Помощь в этом может оказать исторический материал (ст.-сл. и др. рус.), корректирующий установленную этимологию.
Соединяя все представленные понятия, отметим различие между их содержанием. Этимон есть конструкт сущности, тогда как внутренняя форма — явленность этимона; концепт — формальный конструкт концептума, тогда как сам концептум — реальная сущность сознания в подсознательном.
В результате концептуальное поле сознания современного человека определяется постоянным и неустанным «освежением образа» слова при одновременном обогащении смыслом, но при обязательном сохранении национального своеобразия в коренном отношении — единство концептума держит и сохраняет единство речемысли. Необходимый синтез коллективного знания и личного сознания происходит на основе концептумов данной культуры как способ и возможность дальнейшего познания.
Задание:
В чем заключаются существенные различия между понятиями: «внутренняя форма», «этимон», «концептум» и «концепт»? Если внутренняя форма предстает как первообраз, то с какими содержательными формами концепта можно соотнести этимон и концептум?