В отличие от самого концепта, его содержательные формы представлены в словесной форме, но различным образом. Слова А. А. Потебни о том, что «разница между образом и понятием та, что чувственный образ есть неразложимый комплекс почти одновременно данных признаков... Иное дело, когда я этот чувственный образ... превращаю в понятие: одновременность известного количества признаков превращается в последовательность» — сегодня нуждается в уточнении. Суть уточнений в том, что переход от образа к понятию — не момент, а развитие.
Образ представлен в любом слове постольку, поскольку оно является производным и связано со значением производящей основы: образность — от образный, образный — от образ, образ от раз(ить). Образ не имеет собственного значения, поскольку погружен в смысл, но в тексте представляет переносные значения слова. Образ вообще выражает индивидуальное понимание концепта в актуальном ряду действий.
Символ выражает свое значение в тексте; совокупность его значений составляет смысл символа. Это наиболее гибкая содержательная форма, национальная по сути и ускользающая по точности в своей форме. Если символ аналитическим термином представить как «образное понятие», легко увидеть последовательность перехода от психологической операции восприятия образа к логическим действиям понятия:
образ → образное понятие (символический образ) x → образное понятие → понятие
В представленном следовании образ объективен, он отчуждается от воспринимаемого предмета, становясь достоянием сознания, и, будучи понятым, становится «образным понятием» (буквально — образным пониманием), которое, накладываясь на однородные предметы, переходит в статус «образного понятия», то есть символа; «усушение» символа за счет утраты («стертости») образа порождает законченное понятие, на основе которого и строится строгое логическое мышление, полностью отвлеченное от вещной реальности, системой понятий создается «балет бескровных категорий». Точка х — исторический момент перехода от номинализма к реализму в начале XV века.
Русский культуролог П. М. Бицилли лет сто назад заметил относительно русского типа мышления:
Это мышление с недодумыванием, а «в основе закона недодумывания лежит, может быть, не столько умственная леность, сколько неспособность к отвлеченному мышлению».
Весь древнерусский период нашей истории, до конца XVII века, это было действие символических образов, которые словесно слагались путем удвоения слов: имя прилагательное как выражение признака и имя существительное как предметное представление (истинная правда), или удвоением имен (правда-истина). При этом типичный, образный или реальный признаки создают колеблющуюся сеть отношений, которая поддерживает символический характер выражения. Образное же понятие, оставаясь символическим, преобразовывало признак в имя: истинная правда → истинность, или новейшее волосатая рука → волосатость. Понятием словесная форма становилась тогда, когда образный оттенок термина снимался — чаще всего путем привлечения заимствованного слова; так, истинная правда стала правдой абсолютной, волосатая рука — блатом, а любовная игра — сексом.
Древнерусская ситуация вос-при-ят-ия христианских символов связана с моментом действия образного понятия; средневековое осмысление воспринятых символов в словесном образе славянского слова есть уже образное понятие. Внешне этот тонкий перелом в сознании как будто не дает решительных изменений между XIV и XV веками, в действительности же изменяется точка зрения на соотношение мира вещного и мира вечного, идеального. Номинализм склоняется в сторону реализма. Образ есть вид вещи, ее подобие, тогда как понятие, хотя бы поначалу и образное, есть уже идея вещи. Сознание все больше удаляется от действительности вещного мира, вещей, в сторону реальности идей, замещая одно другим, вещь понятием о ней. Символ уподобления (образное понятие) сменяется символом замещения (образное понятие). Средневековый словесный символ замещает исходный вещный символ (например, радугу как предзнаменование удачи). Образное понятие оказывается понятым и потому становится образным понятием. Поэты пушкинской поры, как и сам Пушкин, широко пользовались образными понятиями, а поэты Серебряного века сто лет спустя предпочитали уже «чистые» понятия, главным образом с суффиксами -ние и -ость (при этом доходя до изысканной изощренности: «Папиросность моей сигареты» у Бальмонта).