Выбрать главу

Каждая из трех возможных точек зрения, исходя соответственно из вещи, идеи или слова, естественно не «видит» собственной опоры и озабочена только уяснением бинарной связи двух своих противоположностей. Это определяется физиологической способностью человека постигать лишь двоичные связи путем их метонимического сопряжения. В частности, реалист хотел бы узнать, каким образом идея порождает вещи (дела, события, революции и прочие ценности), потому что идея для него так же реальна, как и связанная с нею вещь. Равным образом номиналист озабочен мыслью о том, каким образом идея воплощается в слове, и бьется в безнадежных попытках понять эту связь, доводя философские исследования на эту тему до исчезающе помысленных глубин — за которыми бездна формальностей и скучных рассуждений; вещь для него — в стороне, на вещи он победно сидит, сытно отрыгиваясь. Концептуалист же всегда все знает, поскольку с самого начала ему понятна любая идея, и все его старания связаны с попытками согласовать слово и вещь.

Историческая справка. «Идея» Платона и «форма» Аристотеля — одно и то же, но представленное в разных культурах: греческая ιδεα — идеальная сущность, тогда как переведенная на латинский язык forma — ‘наружный вид’ все той же идеи — обретает признаки вещности. По существу, в зазоре между ними и возникло представление о равновеликости идеи и вещи, представленной в своей наружной форме; реализм как производное от номинализма. Концептология исходит из того, что форма и смысл текучи и одновременно устойчивы, каждая форма заряжена своим смыслом, и каждый смысл существует в своей собственной форме. Это объясняется природным (органическим) свойством концепта, который является формой (содержательных форм) при наличии концептума — коренного смысла идеи.

«Революционность» современной философской мысли состоит в том, что сегодня отношения между тремя компонентами Троицы-триады перевернулись: номиналисты изучают вещь, исходя из познанной (как им кажется) связи слово=идея (неономинализм), концептуалисты изучают идею, исходя из познанной (как им кажется) связи слово=вещь (неоконцептуализм), а реалисты изучают слово, исходя из безусловно познанной связи идеи=вещь (неореализм). Этим объясняются такие, казалось бы, несвязанные друг с другом явления быта, как «вещизм» в США (и в Европе), увлечение мыслительными концептами на Западе и неимоверное словоизвержение в нашем отечестве. Различие между классическими и современными точками зрения есть различие между обратной и прямой перспективой взгляда наблюдателя; современник исчисляет мир «от себя», тогда как философ-классик пристально всматривался в этот мир.

Промежуточный характер концептуализма приводит к тому, что и номиналист, и реалист временами незаметно склоняются в его сторону, и такое уклонение в «манихейскую ересь» часто мешает определить действительную позицию ученого, который самим своим статусом должен доказывать, представляя найденные истины в понятиях. Лингвист по определению становится номиналистом, поскольку его материал — язык, он изучает слова, а по цели — концептуалистом, поскольку его интересуют связи слова с известной идеей (семантика).

Вот причина, почему национальные культуры недоверчиво взирают друг на друга, прощупывая пути вербовки на свою сторону — варварски нагло номиналисты, интеллигентно осторожно концептуалисты и с полной доверчивостью к чужим речам (словам, которым они верят) отечественные реалисты.

Сказанным определяется и место трех христианских «культур» в истории человечества.

Номинализм, как ясно, рождает «человека природного», и Природа в центре его интересов. Это Робинзон современности, прошедший выучку героев Марка Твена и Жюля Верна — мастер на все руки, готовый пристроить к делу любую ценную идею, полученную из чужих рук; «технологический человек». Западный человек, со времен Декарта живущий в условиях идейной сытости, есть объект Культуры, это «культурный человек», пресыщенный всеми благами, к которым так тянутся дикие люди из Азии и Африки. Теперь культурный человек хочет понять Идею, которая обеспечила ему комфорт и радости жизни — неторопливо и осторожно, как в романах Пруста и Джойса.

Православный человек находится между ними и по преимуществу есть «человек Культа» — в самом широком смысле этого слова: тут и культ слова, и культ личности, и культ природы, и всего прочего тоже Культ. Все дело в том, что и западные «культуры» также вырождаются в свои противоположности: в схоластику мышления или в вульгарное поклонение вещи.