Но зачем им срочно понадобился я? Все-таки я имею очень косвенное отношение к убийству. Меня там не было, да и вообще — у меня нет мотива… Теперь надо ехать опять…
Пришлось идти самому к директору. Вообще-то этого следует избегать. Большое начинается с малого. Следует поддерживать театральные традиции. Главный режиссер должен ни к кому не ходить, а сидеть в своем кабинете, как Будда, сложив руки на животе с тремя складками и принимать посетителей…
Тогда его будут уважать и говорить, что он «большой мастер сцены». Но теперь мне было неудобно перед Иваном Ивановичем. Сначала смерть брата. Это он еще мог понять. А теперь какая-то прокуратура…
Он отреагировал на удивление спокойно, наверное, потому что ему уже под шестьдесят и он всякого насмотрелся.
— Что ж, — сказал он. — Если вы вернетесь через два дня, на репетициях это сильно не скажется. Два дня погоду не делают. А если вас арестуют и посадят в тюрьму в Питере, вопрос о премьере отпадет сам собой.
— Вы все предусмотрели, — сказал я удивленно.
— Я же должен смотреть вперед и просчитывать все варианты развития событий, — ответил Иван Иванович. — На мне коллектив, финансы, постановка, здание. Я же так не могу, как вы поступать. Я должен предвидеть. Хочешь, не хочешь…
Наутро я невыспавшийся, прямо с поезда пошел пешком в прокуратуру. С Невы дул ледяной ветер. Только что стояли сравнительно теплые дни, но в Питере погода может за одну ночь измениться на сто восемьдесят градусов…
Когда я уезжал несколько дней назад, то на улицах уже попадались люди без пальто, и девушки уже показывали свои мини-юбки… Светило солнце и все оживало после бесконечной зимы…
Теперь же Питер встретил меня ледяным ветром, мелким дождем. Даже не дождем, а еще хуже. Это типично петербургская вещь, и жители других мест мира этого понять не могут. Дождь не идет сверху. От него нельзя укрыться под зонтиком. Он висит в воздухе.
Ты идешь и вокруг тебя висит влага. Она залепляет глаза, она делает мокрой одежду. Ты открываешь рот и дышишь водой…
Когда я вышел на Исаакиевскую площадь, меня чуть не сшибло с ног. Ветер шквалом летел с Невы. Он дул не переставая. Это было как будто плотная стена.
В темной хмурой мороси виднелся купол Исаакиевского собора. Он тускло мерцал в океане влаги.
Преодолев все эти природные препятствия, на наконец, добрел до улицы Якубовича. Прокуратура находится как раз напротив Центрального выставочного зала. Интересно, кто сейчас вообще ходит в этот выставочный зал? Кому это сейчас может быть интересно?
В этом зале работает заместителем директора мой знакомый — Володя Третьяков. Рассуждая логически, если там есть заместитель директора, значит туда все-таки кто-то ходит? Наверное, так…
Следователь в прокуратуре был все тот же, который беседовал со мной в первый раз. Только тогда допрос происходил в милиции.
— Ну, что у вас тут случилось? — спросил я его, усаживаясь. — Вы поймали убийц брата и хотите их мне предъявить?
Следователь посмотрел на меня внимательно и покачал головой:
— Скоро поймаем, — сказал он значительным голосом. — Скажите вот что. Когда вы приезжали в прошлый раз, вы где останавливались?
Я удивился:
— Я вам еще тогда это сказал… Я остановился в доме брата. Ну, брата мы похоронили. В общем, я жил в этой квартире.
— Вдвоем с его вдовой? — уточнил следователь. — С Ларисой Михайловной?
— Да, — ответил я. — А что тут такого? Она же моя родственница… Да и негде мне больше останавливаться. В гостинице — дорого, сами знаете. Теперь не прежние времена.
Следователь аккуратно записывал все мои слова в протокол. Он записал что-то и поднял голову:
— А когда вы уехали из Петербурга?
Глаза его колюче смотрели на меня и он напрягся. Все-таки, плохие они актеры, эти следователи. Надо же уметь держать себя в руках. Я сразу догадался, что это важный для него вопрос. Но почему?
«Будь осторожен, — сказал я себе. — Тут какой-то подвох. Видишь, как он напрягся. Будто кот, который увидел мышь. Сейчас спину выгнет и когти выпустит…»
Но в чем я должен быть осторожен? Как можно знать это заранее?
— Повторяю вопрос, — сказал следователь деланно спокойным видом. — Когда вы уехали из Петербурга после похорон брата?
— Три дня назад, — сказал я обескураженно. — Восемнадцатого числа.
Он тут же записал это, и спросил опять:
— У вас есть подтверждающие документы. Или свидетели?
— Да, конечно, — сказал я. — Я сохранил билет. У меня он даже с собой, в бумажнике. Я вам сейчас могу показать.