Долго ещё сидел Митька на пне. Много народу прошло мимо него. Кто говорил, что лагерей здесь пруд пруди: и «Берёзка», и «Дубовая роща», и даже «Солнышко». Вот только «Звёздочки» никакой нет. Кто отсылал Митьку назад, к станции. Кто утверждал, что «Звёздочка» находится где-то за Петрово, только идти до неё часа два, а то и все три.
«Да что они тут, с ума посходили? — думал Митька. — Есть „Звёздочка“… нет „Звёздочки“! У станции… за Петрово… тьфу! И зачем я только в это ввязался? Санька с Толяном там без меня уже небось карасей наловили. Жарят их теперь…»
При мысли о карасях Митька почувствовал, как у него уныло заворчало в животе. Со времени завтрака прошло часа четыре, и есть хотелось нестерпимо. Недолго думая, Митька запустил руку в сумку с Тайкиными гостинцами, вытащил душистый желтобокий апельсин и принялся сдирать с него шкуру.
Когда Митька опомнился и заглянул в сумку, он обнаружил на дне кучу огрызков и две сиротливые конфетки. Есть уже не хотелось. Было неудобно перед матерью и немножко жалко Тайку, которая из-за него осталась без угощения. Но делать нечего. Искать лагерь теперь не было никакого смысла. Митька засунул в рот последние конфеты, вытряхнул из сумки следы преступления и неторопливо поплёлся в сторону станции.
Уже с высокого моста, переходя на противоположную платформу, чтобы ехать обратно, в город, Митька вдруг увидел… там, с другой стороны от железной дороги, в конце аллеи, с двух сторон обсаженной липами, выгнутая подковой над верхушками деревьев виднелась надпись.
— «Звёздочка»! — ахнул Митька, не поверив своим глазам.
В этот момент у платформы со скрежетом затормозила электричка, направлявшаяся в сторону города. Митька скатился с лестницы и запрыгнул в вагон.
В лобовое стекло автобуса уже можно было разглядеть первые многоэтажные дома, заводские трубы, будку милиционера на перекрёстке. Тайка вытянула вперёд шею. Интересно, кто её встретит, Митька или мама? И встретят ли вообще? На родительский-то день так и не приехали. А она ждала. Все глаза проглядела. Почти ко всем кто-нибудь приехал. С конфетами, с вафлями, с печеньем. А к ней никто. Совсем никто. Забыли про неё, про Тайку. При воспоминании о родительском дне у Тайки на глаза навернулись слёзы.
Но тут автобус начал тормозить. Ребята прилипли к окнам, стараясь рассмотреть в толпе встречающих своих мам, пап или бабушек. Все радостно подпрыгивали, махали руками.
Тайка увидела Митьку. Он стоял чуть в стороне, вскинув в приветствии руку.
— Митька! — заулыбалась Тайка, почувствовав, как сразу высохли готовые было выкатиться слёзы.
Только выскочив из автобуса и подбежав к брату, Тайка заметила, что Митькина поднятая рука угрожающе сжата в крепкий кулак. Митька поднёс его к самому Тайкиному носу:
— Чем пахнет?
— Не знаю, — пролепетала Тайка, растерянно хлопая глазами.
— Смертью, — прошипел Митька ей в ухо, хотя на самом деле от его кулака пахло тиной, карасями и ворованной в пригородных садах вишней. — Только попробуй сказать матери, что я не был у тебя в лагере на родительском дне.
— Так ведь ты же не был, Мить, тихо прошептала Тайка.
— Я был! — закричал Митька.
— Не был, — одними губами прошелестела Тайка.
— Был!!! — ещё громче заорал Митька, не обращая внимания на то, что на них начинают оглядываться. Он злился на себя, на Тайку, на мать, вообще на весь мир, как будто кто-то другой, а не он сам был виноват в том, что он в тот день так и не добрался до лагеря и не навестил сестру.
Тайка молчала, низко опустив голову.
— Слушай, — уже спокойнее продолжал Митька, — ты же не хочешь расстраивать мать? Она спросит, ты скажи: был Митька, всё привёз. Запоминай: одна груша, три яблока… нет, два яблока, три апельсина. Ну ещё там конфеты всякие, печенье. А не скажешь — смотри, пожалеешь!
В доказательство серьёзности своих намерений Митька больно потянул Тайку за косу:
— Скажешь?
— Скажу. А какие конфеты-то, Мить?
— Да всякие. Шоколадные, карамель. Идём, что ли? — Митька подхватил Тайкин чемодан и пошёл вперёд, в сторону дома.
Тайка шла сзади и плакала от обиды. Шоколадные конфеты. Печенье. Апельсины. Ничего ей не досталось.
Я люблю слушать, как мой папа с тётей Таей вспоминают эту историю и весело хохочут.
— Помнишь, как я твою «Звёздочку» искал?
— И сожрал всё, не донёс!
— А ты потом ревела!
Давно это было. Лет через пять после войны. Время тогда тяжёлое было, голодное.