— Выбирайте выражения! — пробормотал он, чувствуя, что в повисшей тишине просто необходимо что-то сказать.
Человек сделал пасс рукой. На его сухой длинной ладони появился черный шар. Движение — и шар подкатился по ковру к Гошкиным ногам. Он коснулся его ботинка и вдруг принял форму скрипки.
— Где она? — выдохнули из-под шляпы. — Немедленно верни ее!
Гошка нахмурился.
«Опять эта дурацкая скрипка!» — в сердцах чертыхнулся он, в который раз за сегодняшний день жалея, что ввязался в эту историю.
— А я ее разбил!
Снежкин очень старался казаться равнодушным. Но голос его дрожал, и поэтому ответ получился неубедительный.
— Ты умрешь… — начал обладатель шляпы. Пророчества эти Гошке порядком надоели. Он невыдержан.
— Я это уже слышал! — завопил он, пиная ногой черный силуэт. — Уходите! Я ничего не знаю! Нет больше никакой скрипки! Слышите? Нет! И не было! Оставьте меня в покое!
Снежкин выдохнул, исподтишка поглядывая на незваного гостя, — вдруг он все-таки уйдет.
Сидящий еле заметно шевельнулся, а потом вдруг оказался около Гошки. Покрывало по бокам взлетело вверх. Лба Снежкина коснулась прохладная ткань. Он шарахнулся назад, звонко стукнувшись затылком о стекло балконной двери. В этом звуке ему послышался далекий отзвук закопанной скрипки.
— Неверный ответ, — раздался смешок. — Слушай. Я тебе кое-что расскажу.
Говорило существо теперь гораздо уверенней, чем минуту назад.
— Не здесь… Далеко… стоит Франзеум — Сады Вечной Ночи. Оттуда выходят… скажем так, некие предметы, порождающие… От желания того, в чьи руки они попадают, эти предметы способны приобретать разные очертания.
На полу вновь появился шар. Черный, вздрагивающий. С легким потрескиванием он превращался то в скрипку, то в миниатюрное пианино, то во флейту.
— Эти предметы исполняли желания хозяев, и те становились прекрасными музыкантами, гениальными исполнителями. Инструмент и музыкант привязывались друг к другу. Вместе им было хорошо. А по отдельности плохо. Твоему другу сейчас плохо. — Существо вновь приблизилось к Гошке. Теперь оно было не такое четкое и черное, его словно покрыла дымка. Из голоса исчезла звенящая уверенность. — Очень плохо. И станет нестерпимо плохо, если они не соединятся. Ты меня понимаешь?
Ничего Снежкин не понимал, но на всякий случай кивнул.
— Тебе она не нужна, — убеждала шляпа. — Ничего сделать с ней ты не можешь. Верни ее обратно. Верни сам. Спаси товарища.
Мысли в Гошкиной голове шевелились с трудом. Он уже и сам не понимал, зачем вцепился в эту скрипку, почему прячет.
— Ты не сможешь все время убегать, — незнакомец перешел на шепот. — Она позовет тебя к себе. — Он стал почти прозрачным и явно терял ориентацию. Теперь он был повернут не в Гошкину сторону, а куда-то в угол, словно там появился двойник Снежкина. — Ты устанешь. И когда у тебя сил совсем не останется, я снова вернусь. И ты уже ничего не сможешь сделать. Человек, который не пользуется даром скрипки, умирает.
Черная фигура все больше клонилась к полу, шляпа почти съехала на грудь. Голос перешел в бормотанье. Казалось, еще немного — и незнакомец рассыплется около Гошкиных ног.
В комнате снова повисла пауза. Незнакомец замер в неудобной позе. Неожиданно он вскинулся, взлетело вверх черное тряпье.
Раздался еле слышный хлопок, и гость исчез.
Гошка несколько раз моргнул, чтобы убедиться, что в комнате действительно никого нет.
Никого и не было.
Снежкин сглотнул, чувствуя, как пересохло в горле.
— Все? Больше никто не придет? — на всякий случай спросил он.
Ему не ответили, и Гошка окончательно расслабился.
— Вот это ситуация! — бормотал он себе под нос, медленно, с оглядками пробираясь на кухню — от пережитых волнений ему ужасно захотелось есть. — Ненавижу классическую музыку! — с чувством произнес он, вскрывая банку шпрот. — Гори они синим пламенем, все скрипки, вместе взятые! — От расстройства буханку хлеба он разрезал пополам. Из рук чуть не выпало варенье. — Слушать музыку нужно из приемника, а не вживую, — подвел итог Гошка, утопая зубами в толстом шмате колбасы.
Сейчас он считал себя просто молодцом: не поддался на уговоры, не сказал, куда спрятал чертов инструмент.
Гошка уже съел почти все, что смог раздобыть в холодильнике, когда его посетила мысль, от которой он перестал жевать.
— А чего этот тип растворился в воздухе? — прошептал Снежкин, отодвигая от себя коробку зефира. — Угрожал, угрожал, да так ничего и не сделал. Я ему стал не нужен?
Он подавился вафлей и выскочил из-за стола. Внутри у него крепло нехорошее предчувствие. В душе родилось тревожное ощущение, словно вот должно было произойти что-то неотвратимое. Ужасное, неизвестное, а потому страшное.