– Да, но я...
– Проблема в том, что я должен что-то сказать Айрин. Могу я сказать, что был у тебя?
– О, это просто великолепно! – голос Атертона стал жестким. – Она будет просто обожать меня после этого.
– Ну, я не думаю, что ты ей здорово нравился в любом случае. Так что никакой разницы уже не будет. Ну, пожалуйста. Я позвоню ей и скажу, что мы работали допоздна у тебя дома, потом немножко выпили, а ехать домой было уже поздно.
– А почему вы не позвонили ей от меня?
– О Боже! Было уже поздно, и я подумал, что она уже спит и не хотел будить ее.
– Иисусе! И это – лучшее, на что вы способны?
– А какого еще черта я могу ей сказать? Ну давай же, ради Бога, прикрой меня.
– Ладно, – отрезал Атертон. – Но мне это не нравится. Это на вас не похоже. И что это на вас накатило?
– К каждому псу приходит его день, – тускло ответил Слайдер.
– Я хочу сказать, путаться со свидетельницей...
– Она несущественная свидетельница. Ради Бога, какое это имеет значение? Достаточно паршиво будет увидеть лицо Айрин, так не добавляй еще и ты мне неприятных минут.
– Ладно, ладно, не надо меня кусать! Я скажу все, что захотите. Я только беспокоюсь за вас, вот и все.
– Спасибо. Прости меня.
– Ладно, не обращайте внимания. – В голосе его ясно послышалась озабоченность. – Вы собираетесь сейчас звонить Айрин? Поедете домой?
От такой идеи Слайдер содрогнулся.
– Думаю, лучше не ехать. Я съезжу и поговорю с ближайшей родственницей Анн-Мари – теткой в Костволдсе. Сделаешь за меня бумажную работу? Ты получил мое сообщение прошлым вечером?
– Да. Ладно. Я приглашу старую Матушку Гостин сегодня утром и проверю насчет Джона Брауна. И еще я думал взять скрипку и отнести ее в «Сотби».
– Хорошо. И еще посмотри, может, поймаешь бывшего дружка Анн-Мари, этого типа Саймона Томпсона.
– О'кей. Увидимся позже?
– В зависимости, как пойдут дела. В любом случае я тебе позвоню.
– Хорошо. – Пауза. – Возьмете ее с собой?
Эта идея тут же заполнила мозг Слайдера своей яркой оригинальностью.
– Ну, я... Да, я думал, что мог бы ее взять.
Он услышал, как Атертон вздохнул.
– Ну, будьте осторожны, ладно, шеф?
– Обязательно, – жестко ответил он и положил трубку.
Вошла Джоанна с чашкой чая.
– Закончил?
– Это был Атертон, мой сержант. Он сказал, что... что прикроет меня. Ты понимаешь.
– О-о. – Она отвернулась от него.
– Но сейчас я должен...
– Пойду приму ванну, – быстро прервала она и вновь оставила его наедине с телефоном, выйдя с бесстрастным выражением лица. Так, это еще была легкая часть дела, подумал он, набирая свой домашний номер.
Айрин сняла трубку на втором звонке.
– Билл?
– Хэлло. Я тебя не разбудил?
– Где ты? Что случилось? Я волновалась до тошноты!
– Я был с Атертоном. У него дома. Разве Николлс не звонил тебе?
– Он звонил вчера вечером и сказал, что ты будешь поздно, и все. Он не говорил, что ты вообще не придешь домой. И до какого времени ты опрашиваешь свидетелей? Они что, все работают в ночную смену?
По крайней мере, когда она злилась, с ней иметь дело было лучше, чем когда она обижалась или тревожилась. Он ощутил виноватое облегчение.
– Это были музыканты, они давали концерт, и нам пришлось дожидаться, когда они закончат. Потом Атертон и я продолжили работу над показаниями. Пару раз выпили и... ну, я подумал, что мне лучше не садиться за руль.
– Почему же, черт тебя побери, ты не позвонил? Я же не знала, что с тобой произошло. Может, ты умер.
– О, дорогая, но было поздно. Мы и не заметили, как быстро идет время. Я подумал, что ты уже спишь. Я не хотел будить тебя...
– Я и не спала. Как, по-твоему, я могла заснуть, не зная, где ты и что с тобой? Какое мне дело, сколько было времени, ты должен был позвонить!
– Извини. Я просто не хотел тебя беспокоить. В другой раз буду знать, – сказал Слайдер несчастным голосом.
– Ты эгоистичный мерзавец, понимаешь ты это? С тобой могло случиться все что угодно при твоей работе. Я только могу сидеть дома и переживать, увижу ли тебя еще когда-нибудь, если какой-нибудь псих полезет на тебя с ножом...
– Они бы связались с тобой, если б со мной что-нибудь случилось.
– Не шути об этом, мерзавец! – Он ничего не ответил, Через мгновение она заговорила более пониженным тоном. – Я знаю, что это было – ты и этот чертов Атертон, вы напились оба, так ведь?
– Да мы только выпили пару «скотчей»... – Он старался, чтобы облегчение не было слышно в его голосе, когда угроза отступила и подозрения направились по ложному пути. Пусть себе думает, что так и было!
– Не рассказывай мне сказки! Терпеть не могу этого человека – он всегда пытается настроить тебя против меня. Я знаю, каковы вы оба, когда вы вместе – рассказываете грязные историйки и хихикаете, как маленькие глупые мальчишки. Ты даже не соображаешь, как он тянет тебя назад. Если б не он, тебя давно бы повысили.
– О, хватит тебе, дорогая...
– Не называй меня «дорогая»! – оборвала она, но он слышал по ее голосу, что пик гнева уже позади. Новые, обостренные жалобы сменились привычной старой песней. – Ты бы уже был старшим инспектором – это все понимают. Твой распрекрасный проклятый Атертон тоже это понимает. Он ревнует – вот почему он старается тянуть тебя назад.
Слайдер проигнорировал это. Он придал своему голосу наибольшую убедительность и рассудительность.
– Послушай, дорогая, мне очень жаль, что тебе пришлось волноваться, и я обещаю позвонить, если такое случится опять. Но сейчас мне надо заканчивать – у меня сегодня еще до черта дел.
– Ты что, не приедешь домой переодеться?
– Придется работать так, как есть. Рубашка еще не очень несвежая, а побреюсь я в участке.
Бытовые детали, казалось, успокоили ее.
– Полагаю, бесполезно спрашивать, когда ты явишься домой сегодня?
– Постараюсь не слишком поздно, но обещать не могу. Ты же знаешь, как это бывает.
– Да, я знаю, как это бывает, – иронически ответила она, но все же приняла его ответ. Она приняла его ответ! Лодка опять вышла из опасного крена. Он дал отбой и обнаружил, что весь вспотел, несмотря на холодный январский воздух.
Его чуть не стошнило. Так вот как это выглядит. Он подумал о том, что наверняка есть тысячи мужчин, для которых такое вранье и маскировка являются частью их обычной, повседневной жизни, и удивился, как они могут привыкнуть к этому. А сейчас он просто уподобился им, разве не так? И хорошо справился. Врал, как знаток этого дела, и ведь выкрутился, и ведь почувствовал облегчение, когда она проглотила его вранье. Отвращение к самому себе достигло предела. Может, все мужчины рождаются с этой способностью, подумал он. Ладно, теперь он знал то же, что знали они.
Пик отвращения миновал. Он прислушался и расслышал где-то плеск воды, и подумал о Джоанне, и сразу начисто пропало огорчение от телефонных разговоров, не оставив после себя никаких следов. Он подумал о том, как они занимались любовью, и по коже пробежал жар. Мы можем провести весь день вместе, если она сегодня не работает. О, молю тебя, Боже, чтобы она не работала! Целый день с ней!..
Это – оборотная сторона медали, верно? Какое же полное дерьмо мы все, подумал он, но эта мысль не содержала настоящего осуждения. О, Боже, молю тебя, пусть она не работает сегодня! И пусть у нее найдется бритва в ванной с хотя бы мало-мальски приличным лезвием. Он встал и двинулся в направлении плеска.
Человек из «Сотби», Эндрю Уотсон, кроме того, что был высок, тонок, имел светлые волосы и был отлично одет, обладал еще и той безошибочно определяемой красотой высших классов общества, которая брала корни в поколениях, выросших на базе протеиновой диеты и современной санитарии. Облик его создавал впечатление обладания и молодостью и мудростью в равных, несовместимых для обычных людей пропорциях. На самом деле он не мог быть молод настолько, насколько выглядел, и при этом быть руководителем такого ранга, каким он был. Детство, проведенное в Уейбридже и его общешкольное образование давили на Атертона. В сравнении с Уотсоном он ощущал себя гигантским и неуклюжим, как бегемот. Ему казалось, что его передвижения по комнате опасны, как будто он мог раздавить Уотсона под ногой как бабочку. А лосьон после бритья, которым пользовался Уотсон, имел настолько неуловимый аромат, что поначалу Атертон отнес его на счет своего воображения.