В этот момент детектив-констебль округа «Н», сопровождавший его, вручил ему маленький сложенный клочок бумаги. Детектив был очень молод, это был юноша из новой волны цветных иммигрантов, и его явно подташнивало от увиденного. Профессиональная часть сознания Слайдера с интересом отметила, что вест-индийцы тоже могут различимо бледнеть, причем почти до позеленения.
– Мы нашли это, сэр, в его правой руке. Вот почему мы догадались выйти на вас.
Слайдер развернул бумажку. Она была скорее смята, чем сложена. Очень необычным почерком, красноречиво говорившем о страхе писавшего, на ней было написано:
Передайте инспектору Слайдеру. Это сделал я. Я больше не могу этого выдержать.
Зеленоватый юный детектив-констебль наблюдал за ним во все глаза, от любопытства он даже стал менее бледным.
– Вы понимаете, что это означает, сэр? Вы его знали?
– О да, – ответил Слайдер. – Я знаю о нем все.
Домой Слайдер вообще не поехал. В семь часов утра он съел сверх-обильный завтрак в кафетерии участка Хайбери: яичницу, бекон, две сосиски, помидоры, поджаренный хлеб – и запил все это двумя чашками чая, поражаясь своему собственному аппетиту, пока не вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего вечера. Еда согрела его, заставив кровь быстрее бежать по жилам, и мозг заработал поживее, а вся прошедшая ночь начала даже приобретать удобную окраску чего-то нереального. Он почти перестал вспоминать кровь, запекшуюся на открытых глазах Саймона Томпсона и склеившую его ресницы подобно тому необычному гриму, который наносят себе на веки панки. По крайней мере, эта картина уже не вставала перед ним столь навязчиво.
Фредди Камерон, привычно ворча и насвистывая, проводил вскрытие.
– Ну, что я тебе могу сказать? – сказал он Слайдеру по телефону. – Причина смерти, конечно, асфиксия. Трахея полностью перерезана. Внутренние органы я отослал на анализ, но я не видел никаких признаков отравления. Все равно, никогда не знаешь заранее. Общеизвестно, что самоубийцы любят сочетать разные способы.
– А это было самоубийство?
Камерон высвистел музыкальную фразу.
– Это ты мне должен сказать. Ты детектив, а не я. Рана полностью соответствует самоубийству, совершенному путем перерезания горла, произведенному левшой, равно как и убийству путем перерезания горла неким лицом, находившимся позади жертвы. Был твой человек левшой?
– Я не знаю.
– Кроме того, он должен был быть отлично подготовлен. Никто даже не подозревает, насколько тяжело перерезать человеческую глотку, пока сам не попробует, и обычно всегда наличествует несколько предварительных, пробных или неудачных порезов, если это самоубийство. Совершенно необычно для самоубийства произвести такой глубокий разрез с первой же попытки. Края раны даже не разлохмачены.
– Я полагаю, что найденный скальпель и был тем самым орудием?
– Никаких причин предполагать обратное.
– Меня удивило количество крови.
– Кто бы мог подумать, что у этого парня столько кровищи внутри, а? Ну, это был очень мощный разрез, скажем так. Сердце могло успеть сократиться еще раз или два. А алкоголь расширяет кровеносные сосуды.
– Алкоголь?
– «Капли датского короля» для храбрости. Или шотландского в данном случае. Я сам чуть было не опьянел, когда вскрыл желудок. Там, должно быть, было побольше четверти бутыли скотч-виски, только что выпитого. Как я понял, тебя версия самоубийства не очень устраивает?
– А ты понял? Нет, на самом деле мне скорее хотелось бы, чтобы это так и было, но только я не думаю, что это самоубийство.
– Как и я.
– Такая уверенность, Фредди? Это что-то не похоже на моего осторожного старого доброго трупореза, – сказал Слайдер с легкой усмешкой.
– Во-первых, я не верю в такой разрез с первой попытки. Во-вторых, у него на одном из передних зубов совершенно свежий скол. Такого рода вещи случаются, когда кто-нибудь насильно заставляет тебя пить из горлышка бутылки, а ты сопротивляешься.
Слайдер молчал, пока этот холодящий новый образ добавлялся к сложенному сценарию.
– Чтобы он не очень отбивался, я думаю, – наконец пробормотал он.
– Или добавить оттенков к мотивам самоубийства, не знаю. В общем, тебе придется продолжать поиски твоего левши-убийцы, как любому заправскому сыщику из романов Кристи.
– Смешанная метафора, – предупредил его Слайдер. – Или, по меньшей мере, смешение среды. Как бы то ни было, имея скальпель, мы теперь будем искать левшу-хирурга.
– Хирурги умеют резать обеими руками, ты, невежда!
– В самом деле?
– Разумеется. И я умею. Серьезно, ты не знал этого? Кстати, раз так, мое замечание может дать какую-то пользу?
– Никакой. Точно как у Агаты Кристи, – Слайдер был рад перемене темы. – Хотя я предполагаю, что любой человек с театральными замашками, который задумал самоубийство, может иметь достаточно дурного вкуса, чтобы оставить мелодраматическую записку. Но был ли левша-убийца настолько умен, чтобы попробовать этакий двойной блеф? Я так понял, что ты не нашел никаких царапин? – с тоской в голосе уточнил он. – В конце концов, его же как-то должны были заставить написать эту записку. И ты не мог найти для меня поцарапанную кисть?
– Если только он не был большим храбрецом, то одного прикосновения острого лезвия к его шее могло быть достаточно, чтобы он написал все, что от него потребуют, – указал Камерон.
– Он не был большим храбрецом, – со вздохом сказал Слайдер, вспоминая скрюченного над кружкой пива больного от страха музыканта. Храбрец умирает один раз, вспомнил он где-то вычитанную фразу, а трус – во много раз больше.
Атертон и КЖД Суилли поехали вместе допросить Элен Моррис, и по возвращении Атертон выглядел печальнее и умудреннее, чем утром.
– Она была немножко расстроена, – объяснил он Слайдеру, пряча глаза.
– Сядь и посиди, – посоветовал Слайдер, – а то у тебя такой вид, будто тебя поколотили.
– Такой же и у вас, – возразил Атертон и открыл рот еще раз, чтобы выложить своему шефу еще что-нибудь столь же приятное и вежливое, но тут же мудро передумал и уселся в кресло, уложив длинные руки на край стола Слайдера. – Ну, она опознала почерк Томпсона на записке, – сказал он после паузы. – Почерк его левой руки, как она сказала.
Брови Слайдера поползли вверх. Атертон скорчил гримасу.
– Саймон Томпсон мог пользоваться обеими руками. От рождения он был левша, но игра на скрипке вынудила его переучиться на правую руку. Нельзя играть на скрипке наоборот, потому что струны оказываются не в том порядке, и ты будешь вести смычок вверх, когда все остальные ведут его вниз.
– А это неправильно?
– Некрасиво и неудобно. В любом случае Моррис сказала, что писать он мог обеими руками, но обычно для письма пользовался правой, хотя все другие дела мог делать обеими одинаково хорошо.
– Есть хоть что-нибудь в этом проклятом деле, что когда-нибудь поведет нас прямо вперед?
– Для меня это выглядит достаточно прямо, шеф. Будучи под действием эмоционального стресса, вызвавшего самоубийство, он бессознательно вернулся к врожденным качествам левши.
– А надколотый зуб?
– Предположим, у него тряслись руки. Он мог бы и сам себе его повредить.
– Хотел бы я думать так же, как ты, – покачал головой Слайдер. – Но передо мной стоит образ этого кролика в человеческом обличье, которому угрожает некто очень бесчеловечный, вооруженный острейшим лезвием, и, настолько этим напуганный, он пишет под диктовку эту записку, но в последней отчаянной попытке рассказать миру, что все на самом деле не так, как должно будет выглядеть после его гибели, он пишет ее левой рукой, что даст понять хотя бы Элен Моррис, что здесь что-то по меньшей мере необычно.
– Но ведь он перерезал себе горло левой рукой.