– Брамс, Симфония номер один, – сказал Хилдъярд, проследивший направление его взгляда. – Вы любите музыку? Или мне ее выключить?
– Пожалуйста, не надо, – ответил Слайдер. Голос, казалось, выходил из его горла с усилием, как будто он не говорил уже несколько лет.
– Не хотите ли присесть? – В голосе и манерах Хилдъярда не было ничего, что отличалось бы от нормального поведения человека, которому нанесли обычный визит. Слайдер уселся в обитое ситцем кресло с высокой спинкой около огня. Смятые подушки на кресле напротив свидетельствовали, что до его прихода там сидел сам ветеринар. Что же он делал? Взгляд Слайдера не находил ни бумаг, ни книг, ни даже стакана с выпивкой. Значит, он просто сидел и слушал музыку. И ждал.
Но чего?
Ветеринар тем временем внимательно изучал лицо Слайдера и, по-видимому, пришел к какому-то решению.
– Что будете пить? Виски? Джин? Пиво? Я только что собирался налить себе что-нибудь.
– Благодарю, – механически ответил Слайдер. Тепло, хорошая музыка и удобное кресло потихоньку успокаивали и залечивали его душевную боль. Он даже не обратил внимания, что не выбрал ничего из предложенных напитков, его глаза почти завороженно сопровождали Хилдъярда, который прошел к столику у окна и налил виски из массивного хрустального графина. Есть что-то в этих хрустальных вещах, что хорошо подходит к бронзе и обивочной ткани на стенах, почему-то мелькнуло в голове у Слайдера. Это было то, что Айрин считала хорошим вкусом, и его поразила мысль, что все вокруг него фальшиво, как идеальная цветная иллюстрация из воскресного приложения – декорация, где все безупречно скоординировано, с тем вкусом, который можно купить за деньги. Бесплотное изображение. Как квартира Анн-Мари в Бирмингеме. Вот отчего мне плохо, подумал он, я проглотил немного современного мира, и меня от него тошнит.
Он как в дурмане принял из рук ветеринара стакан с виски, и в этот момент ощущение призрачности, нереальности происходящего достигло пика. Он понятия не имел, для чего приехал сюда, не понимал, что он сейчас делает и что сделает в следующее мгновение, чего он надеется достичь и что вообще может произойти. У него было впечатление, что он ждет момента, когда услышит собственный голос, но пока не услышит его, не будет знать, что он собирался сказать. Хилдъярд со своим стаканом в руке уселся напротив него, глядя на Слайдера безразличным взглядом и, вполне возможно, уже достаточно хорошо оценив психическое состояние своего визитера.
– Это не официальный визит, – наконец выговорил Слайдер.
– Я так и представлял себе. Вас сняли с дела – приземлили, как мы обычно говорили.
– Что? – тупо переспросил Слайдер.
– Во время войны. Военно-воздушные силы, – любезно пояснил Хилдъярд. – Что это был за пикник! Ни одной скучной минуты... Множество из нас так никогда и не смогли приспособиться к мирному времени, вы понимаете? – Он глянул на руки Слайдера. – Пейте, пейте ваш виски, – поощрил он его.
Слайдер посмотрел на свой стакан, неожиданно насторожившись, и Хилдъярд, как бы прочитав его мысли, успокоил его.
– Это всего лишь виски. Мне незачем вас бояться. Я знал, что вас приземлили, еще раньше, чем вы сами узнали об этом. Ваш комиссар играет в гольф, если вы меня понимаете.
Это правда, вспомнил Слайдер. Так вот как это делается.
– И в бридж, – непонятно зачем добавил он, осторожно пригубив виски. Горячий пшеничный вкус заполнил его рот, согрел внутренности и мягко затлел в желудке. Он тут же вспомнил, что не ел весь день.
– И все равно, – продолжал Хилдъярд тоном светской беседы, – я поджидал вас. Я был почти уверен, что вы приедете. Вы вели себя довольно странно, знаете ли. Ваше присутствие на похоронах, например. Об этом, кстати, тоже был разговор – а может быть, будет даже расследование по поводу вашего поведения уже в течение некоторого времени. «Сломался» – так, кажется, говорят ваши приятели? Слишком большое напряжение, слишком много работы, слишком мало выходных. Еще домашние трудности. Что вы делаете здесь, например, вот в этот самый момент? Сомневаюсь, что вы сами это понимаете.
Слайдер сделал отчаянную попытку собраться с мыслями и отшвырнуть от себя одурманивающее влияние тепла и музыки.
– Я хотел поговорить с вами. Я хотел задать вам несколько вопросов – только для своего собственного удовлетворения.
– А почему вы решили, что я отвечу хотя бы на один из ваших вопросов? – Хилдъярд удобно откинулся в кресле и медленными движениями стал дирижировать в такт музыке длинным костлявым пальцем. – Прекрасная пьеса, вы так не считаете? Известно ли вам, что это я настоял, чтобы Анн-Мари позволили развивать музыкальные способности? Ее тетка хотела, чтобы она посвятила себя чему-то более существенному, в особенности после тех осложнений, которые вызвал брак ее родителей. Но я все же убедил ее дать Анн-Мари возможность учиться, а когда она окончила колледж, я шепнул пару нужных слов в нужное ухо, и ее взяли в бирмингемский оркестр. Она, разумеется, ничего не знала об этом – но даже талант нуждается в руке помощи. Вам не кажется, что это было проявлением доброты с моей стороны? Но все мы хотели, чтобы Анн-Мари оставалась поближе к дому. Когда она переехала в Лондон, здесь был большой шум. Это, я думаю, с ее стороны было проявлением неблагодарности. – Он неприятно улыбнулся при последних словах.
– А я думаю, что ее тетка должна была быть довольна этим.
– Да, возможно. Она не любила Анн-Мари. Вдобавок, в музыке она просто кретинка. Очень не хочется говорить такие резкие слова о своей невесте, но это святая правда. Ах, так вы не знали, что я собирался жениться на миссис Рингвуд? Леди с довольно зрелым шармом, но от этого она не становится хуже; и если она не дружит с музами, то, по крайней мере, она теперь будет очень, очень богата, в особенности потому, что вы, господа, были настолько любезны, что прекратили следствие по делу ее покойной племянницы. А я всегда могу спокойно послушать музыку в тишине моей операционной. Никто не может иметь сразу все.
– Я полагаю, миссис Рингвуд проживет как раз столько времени, сколько ей понадобится для оформления нового завещания, – услышал Слайдер собственный голос. То, что он сказал, было ужасно, но Хилдъярд не стал возражать, а, наоборот, хихикнул.
– Что вы, что вы, неужели я настолько неискусен? Вы должны были бы уже понять, инспектор, что когда миссис Рингвуд покинет этот мир, раньше или позже, то ничего подозрительного в ее смерти не будет. Ни у одного врача не возникнет ни малейших колебаний при выдаче свидетельства о смерти.
– Тогда почему вы убили Анн-Мари таким своеобразным способом? Вы же могли сделать ее смерть похожей на естественную или на самоубийство.
Лицо ветеринара на мгновение помрачнело, но голос оставался обычным.
– При всех обстоятельствах вы заслуживаете вознаграждения хотя бы за свою откровенность. Почему, ради всего святого, вы могли подумать, что это я убил Анн-Мари?
Это прозвучало очень естественно и убедительно, и Слайдер заставил себя вновь вспомнить наготу мертвой Анн-Мари, посиневший язык Ронни Бреннера, залитые кровью глазницы Саймона Томпсона. Он ощутил неимоверную усталость. На какое-то краткое мгновение он усомнился, не было ли все же что-то подмешано в виски, но тут же отбросил эту мысль. Может быть, он действительно просто «сломался». И если так, то ему уже нечего было терять.
– Давайте притворимся, – тяжело сказал он, – что это всего лишь такая салонная игра. Только для моего личного удовлетворения. Я думаю, что знаю, как все это было, ну, почти все, есть только один или два момента...
– А обязан ли я удовлетворять вашу любознательность?
– Нет, конечно. Но все равно, исключительно ради подтверждения моей аргументации, я правильно угадал, что пентатол – из вашей операционной? Как я представляю, все ваши записи совершенно безупречны, и учет наркотиков проведен в полном объеме?
– Естественно.
– Вы устроили встречу с ней в пабе после их выступления для записи на телецентре. Вы похитили ее ежедневник, так что знали, что ее не будут разыскивать несколько дней. Вы уехали в ее машине. Я полагаю, свою вы оставили где-то в таком месте, где ее не могли бы опознать?