трону струну.
И она
отзовется,
призывно звеня,
Добротою наполнив
тебя и меня.
Из-за кулисы вышел подросток, в котором Свиридов с трудом узнал подросшего мальчика – то ли Гошку, то ли Никишку, с которыми он виделся один раз много лет назад. Подросток вышел и положил на крышку рояля гитару.
© ©
Я гитару
настрою
на лирический лад,
И знакомой тропою
уйду в звездопад.
Быть счастливой,
как песня,
Попрошу я ее,
и гитара
взорвется,
Как сердце мое …
В зале из-за стола встала Виолетта Ерцкая и направилась к сцене.
Она шла неторопливо, в соответствии с ритмом романса, и поднялась на сцену.
Свиридов не повернул головы – казалось, что он смотрит в верхний левый угол помещения.
© ©
От зори
до зари,
от темна до темна
О любви говори,
Пой
гитарная
струна.
Виолетта начала двигаться. Ее движения напоминали танец, исполняемый соло, но какой танец!
© ©
К долгожданной гитаре
Я тихо прильну,
Осторожно и бережно
Трону струну.
Голос Свиридова напоминал голос какого-то знаменитого и известного сладкоголосого певца, и вдруг ему ответил глубокий женский
© ©
Ведь бывают гитары -
Они зазвучат,
И большие оркестры
Покорно молчат.
А следующий куплет они пропели вместе, и голоса их сливались
© ©
От зори до зари,
От темна до темна
О любви говори,
Пой гитарная струна!
Врата
Головная боль
С некоторых пор Тоня стала замечать, что Свиридов иногда неприметно морщится.
– Толя, что с тобой?
– У меня иногда вдруг начинает болеть голова. И совсем не так, как бывало раньше. Раньше я легко справлялся с болью самовнушением, массажем … А теперь боль не сильная, но снять ее мне не удается.
– А лекарства?
– Нет, таблетками я пользоваться не буду. Думаю посоветоваться с Умаровым.
Эрнест Умарович выслушал Свиридова, задал несколько вопросов и направил на обследование к ведущим специалистам. Но даже весьма подробные исследования по самым новейшим методикам ясности не добавили, и для обсуждения сложившейся ситуации собрались все местные экстрасенсы.
Конечно, термин «собрались» был весьма условен – все заинтересованные оставались там, где их застал «вызов» Баранова.
Александр Гаврилович просто связался со всеми мысленно, и так же мысленно проблема была всесторонне рассмотрена и было выработано решение.
Решение, выработанное таким способом, заключалось в следующем – Свиридову рекомендовали обратиться к его неизвестным «контактерам», которые выходили с ним на связь и с которыми он иногда связывался по своей инициативе.
Такой мысленный контакт состоялся под контролем и при непосредственном молчаливом участии всех <людей> и в присутствии близких родных и друзей Свиридова.
Выглядело это так – в кабинете Свиридова собрались <люди> – просто для того, чтобы быть поближе к Свиридову, а рядом, в кабинете Антиповой собрались те, кто не обладал экстрасенсорными способностями.
Контакт состоялся, и наиболее полное изложение произошедшего Свиридов рассказал Тоне – <люди> в его рассказе не нуждались, так как они незримо присутствовали при контакте. Это для Свиридова было не просто, но он обеспечил такой неодносторонний контакт …
#Прошу на связь, прошу на связь.
Прошло не более пары секунд и он «принял» сигнал.
#Мы слушаем тебя. Говори.
#У меня начала болеть голова. Наши специалисты не могут разобраться в причинах.
И Свиридов в импульсе передал всю имеющуюся информацию вместе с заключениями специалистов по результатам лабораторных исследований.
#Мы обдумаем полученную информации. Не отключайся.
Молчание было не особенно долгим. Все ждали молча.
#Мы обсудили полученную от вас информацию.
Свиридову отвечал другой «голос», хотя, естественно никакого голоса он не слышал, но по некоторым особенностям он отличал этого «контактера» более высокого уровня по сравнению с теми, которые чаще выходили с ним на связь.
#Сопоставление полученной информации с особенностями вашего «организма» …
Понятие «организма» было выражено не на том информационном «языке», который все <люди> между собой называли «словесным», поскольку этот информационный «язык» был очень близок к обычной человеческой речи вместе теми с лингвистическими тонкостями, которые присущи национальным особенностям, а на более высоком уровне, который стали называть «эмоциональным».
«Эмоциональный» язык был намного богаче «словесного», и этим языком к всеобщему удивлению пользовался пес Сандал.