Приходя из школы, Костя терпеливо ухаживал за нею: бегал в аптеку, варил кашу, клал ей холодные компрессы на лоб.
Маша стонала:
— Надо же! У тебя самая горячая пора, а я так подвожу…
— Ты же не нарочно, — отвечал Костя.
— Все равно тебе от этого не легче.
— Бывает, — говорил Костя. — Только, пожалуйста, не переживай, твое дело одно: лежи и поправляйся.
— И мамы с папой все нет да нет, — сокрушалась Маша. — И приедут они, надо думать, только к осени…
— Я и без них справлюсь, — говорил Костя. — А ты прекрати всякие «лимонные апельсинности»! Слышишь?
— Слышу, — покорно говорила Маша. «Лимонными апельсинностями» Костя называл любые проявления сентиментальности.
Прошло еще дня три-четыре. Маша поднялась и решила пойти в поликлинику. Утром, когда Костя был еще в школе, она написала ему записку и ушла.
В тот раз у Кости было четыре урока, и он раньше обычного пришел домой вместе с Владиком.
На столе лежала Машина записка:
«Пошла измерять давление. Скоро вернусь. По-моему, тебе нечего кушать. М.».
— Неужели не могла вызвать врача? — возмутился Костя. — Взяла и поплелась в поликлинику. Вот уж действительно легкомыслие не по возрасту!
— А что, в самом деле нечего кушать? — озабоченно спросил Владик.
— Что-нибудь поищем, — ответил Костя.
Что-нибудь нашлось в холодильнике: банка баклажанной икры, две вареные картошки и бутылка ацидофилина.
— Не что-нибудь, а роскошный харч! — радостно заявил Владик. — Давай скорее, я чертовски хочу есть.
Костя хотел было предупредить, что ацидофилин следовало бы оставить для Маши, ведь она ничего другого не ест, но постеснялся.
— Значит, так, — начал Владик, торопливо освобождая банку от баклажанной икры, — действия развиваются следующим образом, так или иначе, а Машу твою надобно спровадить к кому-то…
— Как она себя будет чувствовать, — сказал Костя. — Подожди, она скоро вернется из поликлиники.
— А чего тут ждать?
Владик, запрокинув голову, выпил ацидофилин, потом, блаженно вздыхая, откинулся на стуле:
— Эх, теперь бы еще пообедать!
— Больше ничего нет, — виновато сказал Костя. — Хочешь, я сварю еще картошки?
— Не надо, я пошутил, — снисходительно пояснил Владик. Глазки-шнырялы его слегка сощурились. — Ты ей скажи, дескать, очень тебя жалею, ну, там всякие печки-лавочки, скажи: иди, Машенька, иди, не оглядывайся, к своей Дашеньке, Парашеньке…
Костя не ответил ему. Опустив голову, он смотрел прямо перед собой, будто старался получше разглядеть выцветшие узоры клеенки.
— Ну, чего молчишь? — спросил Владик.
— Я ничего говорить не буду, — сказал Костя.
— Почему не будешь?
— Потому. Я же сказал: все зависит от того, как Маша будет себя чувствовать.
— Начинается, — презрительно протянул Владик. — Какие нежности при нашей сверхъестественной бедности!
— Хватит, — оборвал его Костя. — Не надо так, слышишь?
Но Владик, привыкнув к Костиной безотказной доброте и уступчивости, не обратил внимания на его слова:
— Что значит, хватит? Сколько можно вот так из-за какой-то старой бабы портить свою молодую жизнь?
Костя поднял голову:
— Она не какая-то старая баба, а моя бабушка.
— Ах, бабушка! — тоненьким голосом передразнил его Владик. — Бабушка-забавушка, красавица моя…
— Перестань, — все еще спокойно, должно быть сдерживаясь из последних сил, сказал Костя.
— А если не перестану?
— Тогда уходи.
— Что? — переспросил Владик, паясничая. — Я не слышу, туговат стал на ухо. Как это — уходи? Куда уходи?
— Куда хочешь. Только уходи, сию минуту, немедленно!
Владик встал, обеими руками опираясь о спинку стула, чуть пригнув голову, словно готовясь к прыжку:
— А вот и не уйду, возьму и не уйду, пока не скажу тебе все, что думаю!
— Нет, уйдешь, — сказал Костя, сильно покраснев. — Уйдешь!
— Ты же дурак, — бросил Владик, верхняя губа его вздернулась, обнажив мелкие зверушечьи зубы. — Носится со своей старой мымрой, над которой все смеются, от первоклашек до учителей!
Захлебываясь, боясь, что Костя не даст ему договорить, Владик бросал Косте в лицо все новые оскорбительные слова.
— Фото с автографом! — кричал Владик. — А кому они нужны, ее фото? Беспокойная старость с личным автографом, я же знаю, ты все ее карточки куда-то спрятал, а ей сказал, что наши девчонки требуют ее карточек. Умру со смеха — Машенька, все ждут твои фотографии. Как же, ждут, очень они нужны! И что это за имя — Маша? Старая баба, развалина, древняя крепость, а туда же — Маша…