Моя «дымка» мчалась вдоль набережной. Люблю эту дорогу, она какая-то удивительно праздничная, нарядная, в ней как бы отразились приметы Москвы, старой и новой: слева золотятся купола Новодевичьего монастыря, внизу раскинулась чаша Лужников, а справа — Москва-река.
Позади меня обе женщины болтали без умолку. Пожилая говорила:
— Я уверена, мне этот костюм подойдет. Он просто-напросто создан для меня.
— Бесспорно, — согласилась молодая, а та продолжала:
— Только, я думаю, надо будет оторочить цветной каймой, и это будет гениально. Представляете себе, на синем фоне малиновая кайма, здесь бантик, и шея открытая вот до сих пор!
Я глянула в зеркальце. У нее было костистое, изможденное лицо в морщинах, желтая кожа, на шее сплошные складки.
Я подумала: «Никакая кайма, даже самая размалиновая, тебе не поможет!»
Молодая сказала:
— Мне больше нравится строгий спортивный стиль.
Она была красиво одета — синие брюки, белый жакет, на спине хлястик. Мне бы тоже пошел белый жакет с хлястиком на спине.
Но такой костюмчик, будь здоров, наверно, стоит всю сотню, а то и больше. Конечно, я могла бы, если бы уж очень хотела, купить себе брючный костюм, но летом, как и обычно, предстоят большие расходы: Маська собирается ехать в строительный отряд, придется дать ей с собой денег, а маму надо отправить в дом отдыха хотя бы на двенадцать дней, мама до того измоталась с нами двумя…
Стало быть, брючный костюм подождет до поры до времени.
Я везла, как они и просили, с ветерком. Обе ехали встречать какую-то делегацию из Риги.
Дали мне сверх счетчика тридцать пять копеек.
Первое время, когда пассажиры давали «на чай», я смущалась, резко отказывалась. А потом вроде привыкла. И все равно как-то каждый раз неудобно. Помню, однажды меня остановил молодой человек, весь, от подбородка чуть не до самых глаз, заросший рыжеватого цвета бородой. Коротко сказал:
— В Сокольники, клуб Русакова.
И мы поехали, и, когда остановились перед клубом, он дал мне серебряный юбилейный рубль «сверху».
Я машинально проводила его взглядом и вдруг узнала по спине. Это был Костя Каштанов, с которым мы учились в одном классе, у него уже в ту пору была на редкость выразительная спина, массивная, чуть согнутая, словно бы несущая на себе не видимую никому тяжесть, и я крикнула:
— Костя, привет!
Он мгновенно обернулся, подошел ко мне.
— Неужели это ты, Катя?
— Не узнал? — спросила я. — Наверное, я сильно постарела?
Он честно признался:
— Я не обратил на тебя внимания.
Я рассмеялась, сама понимая, что смеюсь притворно.
— С каких пор ты не обращаешь внимания на девушек?
Он замялся, потом сказал:
— На шофера такси обычно не смотрят…
Костя был у нас в классе самый прямой и правдивый. Не мог солгать даже тогда, когда ложь была бы во спасение. Я видела, что он спешит, и первая сказала:
— У меня времени в обрез, надо план выполнять.
— Почему ты не пошла в институт? — спросил он. — Ты же была такая способная!
— А ты пошел?
Он кивнул. Лицо его казалось виноватым, словно он извинялся за то, что пошел в институт.
— Где же ты учишься?
— В МЭИ, на факультете электроники. А ты вроде собиралась на биофак?
Я не хотела встречаться с ним глазами и все же не сумела избежать его взгляда. Я прочитала в нем откровенное сочувствие, а это мне особенно не по душе.
— Ладно, — сказала я. — Мне пора.
Он довольно неуклюже попытался скрыть свою радость от того, что кончился этот неловкий, стесняющий его разговор.
— Привет, — сказал. — Позвони когда-нибудь…
И тут я вспомнила о серебряном рубле, который он дал мне.
— Вот что, — сказала я. — Возьми-ка свой юбилейный обратно.
Он покраснел до того, что казалось, даже борода его вспыхнула.
— Прости, Катя, честное слово, я как-то не подумал…
Я сунула ему его юбилейный, дала газ и рванулась к Преображенке. И дорогой вспоминала о Косте, о том, как он смутился и как, должно быть, немилосердно ругает теперь себя за этот дурацкий рубль.
Уже стало жарко. Над березами и тополями Внукова то и дело проносились самолеты. Мне еще не довелось летать в самолете. А хорошо, бы, наверно, сесть в такой вот Ту-104 и полететь под самые облака, куда-нибудь на край света…
— Шеф, свободен?
Толстый мужчина, в одной руке чемодан, в другой пиджак, заглядывал в кабину.
— Оказывается, не шеф, а шефиня. — Он расплылся в улыбке. — Тем лучше!
— Куда ехать? — спросила я.
— Бульвар Карбышева знаете?