Моя «дымка» казалась раскаленной, а до конца смены еще добрых пять часов, и план выполнен только лишь на одну треть.
Я поехала в Серебряный бор и посадила там старика с веником. Этот веник, как старик пояснил мне, он настриг в лесу, поскольку мыться в бане с веником — ни с чем не сравнимое наслаждение.
Старика я довезла до Зюзина, оттуда направилась к магазину радиотоваров, где меня тут же подхватили два кавказских человека, купивших телевизор «Темп» и радиоприемник «Мир».
Отвезла их в Измайлово, и недалеко от метро «Первомайская» меня остановила женщина с маленьким мальчиком, они ехали в Перловку.
На Ярославском шоссе ко мне села целая компания: два парня и две девушки. У одного парня была гитара, всю дорогу он играл на гитаре и пел туристские песни, особенно понравилась одна, которая начиналась словами:
Мы разговорились, все они были студентами, учились на историческом факультете МГУ.
Тот, кто пел песни, сказал:
— Девушка, мы сегодня идем в кафе «Молодежное», пошли с нами.
— Не могу, работаю, — ответила я.
Но он не отставал:
— Там такой джаз, умрете, если услышите!
— Слышала, — сказала я. — Пришлось, как-то услышать.
— Ну и как?
— По-моему, есть шанс выжить.
Он засмеялся, а его друзья стали подшучивать над ним.
«Дымка» моя уже просто дымилась от жары и усталости. Надо было дать ей отдохнуть и, кроме того, мне пообедать.
Я остановилась возле кафе на улице Палиашвили. Один парень из нашей колонны, Дима Шкаликов, стоявший впереди меня в очереди, кивнул мне, и мы сели за один столик.
Дима уверяет, что, несмотря на свою фамилию, в жизни не брал в рот спиртного.
Он некрасивый, лысый, рот до ушей, но вроде бы славный. В парке считают, что Дима влюблен в меня, но он сам понимает, что я вряд ли отвечу на его чувство, а потому никогда не говорит никаких комплиментов и не приглашает провести с ним время.
Влюбленность в меня не мешала Диминому аппетиту, он уплел за обе щеки тарелку украинского борща, порцию бефстроганова, а потом, подумав, с меланхолическим видом взял еще манную кашу и три стакана компота.
Пообедав, мы с Димой вышли к нашим машинам. Дима увидел собачку, подаренную давешним хормейстером.
— Штучная вещь, — сказал. — Откуда?
— Подарок.
— От любимого человека?
— Ну уж, от любимого, я его впервые сегодня увидела…
— Тогда мне легче дышать, — сказал он.
Я села в свою машину, он сел в свою.
— Поехали на Воровского, — сказала я.
Он согласился.
— За тобой хоть до самого Ярославля.
— Если диспетчер даст разрешение.
— Вот это уж запросто!
Я прислушалась:
— У тебя, кажется, мотор кашляет!
Он тоже прислушался:
— Нет, показалось:
— Наши источники повышенной опасности требуют постоянного внимания, — сказала я.
Он не расслышал моих слов, сказал:
— Як тебе всегда внимателен в полной мере.
Мы остановились около Театра киноактера. Там столкнулись два частника: «Москвич-408» и «Жигули». «Жигули» — новенькая, с иголочки, машина, вишневого цвета, покалечена до того, что смотреть больно: фары разбиты, бампер помят, крылья просто-напросто всмятку.
Женщина — водитель «Жигулей» — стояла на тротуаре, горестно смотрела на свою машину.
Она молодая, наверно, немногим старше меня, хорошенькая, в нарядном платье, в волосах ленточка. Может быть, это отец подарил ей машину? Или муж? Почему-то хотелось думать, что подарил отец.
— Грамотно чокнулись, — сказал Дима. — Хорошо, хоть сами-то жмуриками не стали!
Он всегда изъяснялся в таком вот стиле. Это у него я научилась выражению: «Кати от меня баллоны». Впрочем, он и не так еще может выразиться.
По-моему, он первый изобрел прозвища, бытующие среди шоферов: шляпа, пиджак, лимонадник. Шляпа — это приезжий, не знающий Москвы, кого можно везти с Казанского вокзала в Сокольники через Шелепиху. Пиджак — человек опытный, такого не проведешь. А лимонадник — это пассажир, который платит точно по счетчику, копейка в копейку, разве лишь иногда прибавит пятачок на лимонад.
Любопытно, что пешеходы глянут на покалеченную машину и равнодушно пройдут мимо. Но ни один шофер не останется безразличным, каждый, проезжая, непременно повернет голову, пытаясь получше разглядеть все, что произошло.
Мы снова поехали с Димой друг возле друга, но тут кто-то махнул рукой на тротуаре. Дима сказал: