Главную роль поручили молодой актрисе, всего три года как пришедшей в театр, Веронике Вахрушевой.
Не так давно Вероника снялась в фильме, который быстро завоевал популярность. Она предстала там в роли лихой дивчины, проживавшей в горах, неподалеку от границы. Она играла на гитаре, пела, плясала, пленяла сердца пограничников, в промежутках ловила нарушителей и доставляла их прямиком начальнику погранзаставы, к слову, также увлеченному ею.
Тогда были в моде подобные фильмы, в них рядовые советские люди совершали разнообразные подвиги, а враги обычно изображались круглыми дураками, разоблачить и поймать их не представляло никакого труда.
Картин в ту пору выпускалось крайне мало, и эта быстро завоевала успех: особенно всем запомнилась песня, которую распевала Вероника в роли смелой дивчины, бодрые, вызывающие слова и оглушительно громкий аккомпанемент:
И так далее, в том же духе. Правда, прошло совсем немного времени, эта песня была начисто позабыта, как, впрочем, и многое другое…
Когда Полукаров впервые увидел Веронику на читке в театре, она не очень понравилась ему. В фильме она казалась ярче, уверенней, глаза ее победительно сверкали.
А здесь, наяву, она сидела усталая, может быть не выспавшаяся, молчаливая, время от времени вынимала из сумки коробку «Казбека», выкуривала до половины папиросу и нервно, сердито гасила ее.
Иван Ермолаевич сказал Полукарову:
— Героиню будет играть Вахрушева.
— Кто? — переспросил Полукаров. — Вахрушева?
— Она самая. Я ее вижу в этой роли, только ее, никого другого.
Полукаров представлял себе героиню совсем другой, выше ростом, темноволосой, слегка похожей на цыганку, однако возражать не стал. Понимал: с главным режиссером ему, начинающему драматургу, спорить не полагается. Все равно ничего не выйдет, только отношения испортит.
Спустя несколько дней он опять пришел в театр. Кто-то окликнул его:
— Здравствуйте, вы, наверно, к Ивану Ермолаевичу?
Он обернулся. Вероника стояла возле подъезда театра, пристально глядела на него.
— Да, — ответил Полукаров, продолжая вглядываться в нее. — К нему, а он в театре?
Вероника пожала плечами:
— Возможно. Выходит, до нас, простых смертных, вам и дела нет?
— Ну, почему вы так? — невольно смутился Полукаров.
— Конечно, идет, не смотрит ни на кого. Никем не интересуется, только Иваном Ермолаевичем.
Это был, бесспорно, пробный шар, и Полукаров подхватил его:
— Вовсе не только им.
— Разве?
Потом она глянула на свои часики, покачала головой, дескать, оказывается, уже поздно, кивнула ему напоследок и побежала по улице к троллейбусной остановке.
Он долго смотрел ей вслед.
Сейчас она показалась ему чуть ли не писаной красавицей, хотя он понимал, черты ее лица отнюдь не отличаются классической правильностью, но была в ней та несказанная прелесть жестов, мелких, бесконечно изящных движений, беглого, как бы скользящего взгляда, улыбки, озарявшей ее глаза и словно бы гаснущей на губах, которую можно было определить одним лишь словом — обаяние.
У нее были очень светлые, почти белые волосы, открывавшие выпуклый, слегка загорелый лоб и туго стянутые на затылке в негустой узел.
Большие, иссиня-серые, в темных ресницах глаза, жадные, чуть изогнутые ноздри.
Ее женственная, слегка полноватая фигура казалась бы несколько тяжеловесной, если бы не длинные, красивые ноги и не быстрая, стремительная походка.
Ему довелось повстречаться с нею на улице еще раз и опять случайно.
В сутолоке, в суете шумного московского перекрестка вдруг мелькнули знакомые иссиня-серые глаза, светлые, туго зачесанные назад волосы.
Она, Вероника…
Казалось, она нисколько не удивилась встрече:
— Снова к нам в театр спешите?
Он ответил:
— Да что вы? Где театр, а где мы с вами?
— Да, — сказала она, — вы правы. Это я так, брякнула, не подумав.
Улыбнулась. Большой, крупный, четко и ясно очерченный рот, ровные, один к одному зубы. Едва заметная при улыбке ямочка на щеке.
— Можно, я провожу вас? — спросил он.
— Можно, — сказала Вероника.
Впервые в жизни он шел по улице с такой красивой женщиной.
Ему случалось бывать с красивыми женщинами, его жена Элисо, к примеру, была хороша своим матово-смуглым, узким лицом креолки и чуть выпуклыми, какого-то странного, необычного, темно-золотистого цвета глазами.