— Да, конечно, — она охотно согласилась, — разумеется, мы же договорились.
Он вернулся спустя примерно минут тридцать. Она встала навстречу:
— Ну, как? Можно идти?
— Нет, — ответил он. — Врач запретил, сегодня его нельзя видеть.
Он не сказал о том, что отцу вдруг стало хуже и его перевели в реанимацию.
Лицо ее заметно вытянулось.
— Папа не хочет меня видеть? — она почти выкрикнула эти слова, — Не скрывай от меня, скажи правду!
— Он не знает о вас, — ответил Подходцев. — Я ему еще ничего не успел сказать.
— Клянись, что говоришь правду!
Проходившая мимо сестра удивленно взглянула на нас.
— Тише, — остановил ее Подходцев. — Вы же в больнице…
Она послушно, чуть испуганно закивала головой:
— Да, да, я понимаю, прости…
— Его перевели в другую палату.
— А что? — спросила она. — Это так надо?
— Нет, — сказал Подходцев, уже не пытаясь как-то подготовить ее. — Вчера у отца ухудшилась кардиограмма, появились боли в сердце, и его поэтому перевели в реанимационное отделение.
— А это опасно? — спросила она. — Для него опасно?
Подходцев пожал плечами:
— Кто может сейчас что сказать? Время покажет…
Она тихо повторила:
— Время покажет.
Вынула из сумочки не очень свежий платок, вытерла глаза, сперва один глаз, потом другой.
— Что же мне теперь делать?
Сейчас она казалась уже совсем старой, множество мелких морщинок прорезали ее щеки, некогда тугие и нежные, разбежались вокруг висков, возле рта.
«А ведь она выглядит чуть-чуть моложе отца, — подумал Подходцев. — Почти ровесницей ему…»
— Почему ты молчишь? — спросила Анастасия Эдуардовна. — Я же спрашиваю тебя, что мне теперь делать?
— Как что? Поедем обратно, на дачу, вы останетесь на даче, а я поеду обратно в город, у меня кое-какие дела в городе…
— А ты не против, если я там останусь? — все еще красивые глаза ее смотрели на него с непритворной боязливостью.
Лиля, жена Подходцева, сказала о ней как-то: «Мадам (она иначе не звала ее) постоянно играет, то она заботливая жена, то рачительная хозяйка, то наивное, доверчивое существо, то этакий попрыгунчик-шустрик, то опытная деловая женщина, то лирическая героиня. Одним словом, не сразу раскусишь, какая она на самом деле». — «А ты как думаешь, какая она на самом деле?» — спросил Подходцев. Лиля ответила искренне: «Не знаю, не пойму ее никак. — Потом, однако, подумав, добавила: — Впрочем, знаю, она — артистка, всегда играет и сама верит в ту роль, которую играет в этот момент…»
Выходит, возможно, она и сейчас играет? И эти ее слезы, и подавленный вид, и печальные, боязливые глаза — всего лишь игра, одна игра и только?..
Так думал Подходцев, а она смотрела на него пристально, как будто бы понимала, о чем он думает.
— Я тебе вот что скажу, — она начала негромко, но так, что он услышал. — Вот в чем дело, мне жить негде. Я ушла от Вадима, решительно ничего не взяла с собой, все бросила, и квартиру и вещи, ничего мне не нужно было, только об одном думала — скорее к Илюше, опять быть вместе с ним…
Так ли оно было на самом деле или не так? Кто знает. Одно было ясно: на старости лет она осталась одна, бесприютная, беспомощная, без близкого человека, без специальности и, наверное, без денег.
Единственный близкий человек, который мог бы пожалеть и принять ее, тяжело болен. А больше никого на всем свете.
Подходцев не мог не удивиться самому себе. Что это с ним? Неужели жалеет эту женщину, причинившую отцу столько страданий? Откуда в нем это христианское всепрощение, или он в конечном счете стал сентиментальным, излишне доверчивым?
Лиля не раз говорила ему: «Твоя вторая главная профессия — ошибаться в людях. И запомни одно: ты ошибаешься в них потому, что веришь каждому слову». — «А ты призываешь меня к недоверчивости?» — спросил он ее как-то. Она, не задумываясь, ответила: «Да, именно так, для твоего же блага. Потому что, чем больше ошибок, тем больше разочарований, а разочарования — это лишний шрам на сердце…»
И все-таки, несмотря ни на что, ему было жаль женщину, которая стояла теперь рядом с ним и смотрела на него вопросительно-боязливо: «Что будет со мною? Куда мне деваться?»
И он ответил на ее безмолвный вопрос:
— Вы останетесь жить у отца, на даче, останетесь, что бы ни случилось, я уверен, когда я скажу отцу о вас, он, безусловно, согласится со мною…
Глаза ее мгновенно налились теплым, греющим блеском, слабая улыбка мелькнула на лице.