Когда они пересели на паром, плывущий в Мессину, Ирэна достала носовой платок.
— Это выше моих сил! — вырвалось у нее. — А если он умрет здесь, в Италии?!
Всхлипывая, она ушла в дальний конец парома, где громоздились контейнеры, и никто не смел ей помешать.
Винцент подвел детей к борту и стал рассказывать о море. Оно простиралось ровной гладью и повсюду сохраняло один цвет — серебристо-серый, словно его затянули полиэтиленовой пленкой. Прибавьте нескончаемую линию тянущегося с юга на север калабрийского побережья, а на востоке — дело было рано утром, они погрузились на первый паром — лениво вставало солнце, пока еще неяркое, багрово-красное. Не пройдет и часа, как все вокруг засверкает в его ослепительных лучах, но сейчас, при полном безветрии и непроснувшемся светиле, мир выглядел так, будто воспринимаешь его безучастным взглядом: прохладным, ясным, однозначным. Они плыли всю ночь и смертельно устали, но, добравшись до Сицилии, решили во что бы то ни стало преодолеть еще несколько километров до назначенного места отдыха.
— Сколько бы это ни продолжалось, — объявил Винцент, — я не намерен больше ждать, мы и так опаздываем.
С этими словами он взял карту и стал изучать маршрут. Остальные следили за его пальцем, который, скользя вдоль побережья, уткнулся в точку с давно засевшим у всех в памяти названием: Капо Д'Орландо.
— Это на самом кончике мыса, — сказала невестка.
— И там каменистое побережье, — добавил Винцент. — Можно заняться подводной охотой. Я узнавал.
Детей привлекли пестрые знаки на карте. Они потихоньку решали, что те могут означать, но Винцент уже сложил карту.
— Фактически мы на месте, — сказал он. — Еще пару часов, и мы выспимся вволю. Сколько мытарств позади. Но… — добавил он улыбаясь, — по крайней мере мы теперь знаем, где этот Капо Д'Орландо.
17
Где находится Триест?
Спустя четыре месяца Ирэна сидела в гостиной за круглым столом. Рядом с блюдом для фруктов среди прочей корреспонденции бесполезно лежал конверт с извещением о смерти. Она рассматривала перетянутую шпагатом связку фотографий. На самом верхнем фото профессор Монтаг стоял перед голым кустом не то жасмина, не то сирени, точно она не разобрала, было лишь видно, что стояла зима и что у его ног валялись меховые рукавицы. Ее только сейчас осенило, что он стеснялся фотографироваться, ему всегда стоило большого труда настроиться и принять позу перед фотоаппаратом. Вот и на этом снимке он смеется и хочет отвернуться.
Этот сюжет очаровал ее, он восстанавливал в памяти живые картины прошлого, но шпагат, который связывал фотографии и проходил по лицу на снимке, был закручен так мудрено, что она, едва не сломав ногти, развязать не смогла.
«Когда еще у нас были такие игривые отношения, — пыталась вспомнить она. — Я тогда писала докторскую».
И попыталась отогнуть пачку сбоку, чтобы найти то, другое фото, на котором они что-то празднуют с друзьями. Она все искала и искала, и чем дальше, тем сильнее затягивался шпагат, пачка так уплотнилась, что другие снимки просмотреть оказалось невозможным. В итоге ей осталось только изображение исчезнувшего мужа. Какое-то время она еще рассматривала со всех сторон связанную пачку, попутно вспоминая то одно, то другое событие их жизни, попыталась перерезать бечевку ножом для бумаги, но потом оставила это занятие.
Ирэна не показывалась в обществе, может быть для того, чтобы не отвечать на расспросы знакомых, а газетные вырезки с подтверждением факта исчезновения профессора Монтага, которые ей посылал Винцент, она оставляла без внимания. Как она могла объяснить всему свету, почему по смерти мужа — если в его исчезновении в самом деле повинна смерть — не был напечатан некролог, не было поминок, не существовало могилы? Она стыдилась своего положения и раздражалась, когда Винцент говорил, что все произошло согласно воле отца, которую они должны уважать несмотря на то, что в последнее время он стал невыносим для близких.
— Он всегда был тебе безразличен, — говорила она в таких случаях. Этой внезапной душевной болью и суровыми укорами в свой адрес она немало удивляла Винцента.
Наступил ноябрь, дни стали короче и мрачней, тени в доме — резче. В который раз Ирэна просматривала стопку монографий на письменном столе и вздрагивала при каждом телефонном звонке. Поначалу, возвратившись с Сицилии, она с нетерпением хватала трубку. Сейчас она догадывалась, кто настойчиво пытается дозвониться ей, трезвоня до глубокой ночи, чтобы услышать хотя бы ее голос. Она все больше опасалась, что этот человек, которого она не желала видеть ни при каких обстоятельствах, однажды появится в дверях. Так и вышло.