Он взял сигарету в рот, похлопал себя по карманам пиджака и сообразил, что где-то потерял зажигалку. В этот момент тот, второй, нерешительной походкой двинулся к Шульце-Бетману, он был в военном мундире и мало чем отличался от человека, которого фрау Альтеншуль с Левански встретили во время прогулки на чугунном мосту в Тиргартене, разве что этот открыто носил знаки воинского отличия, а у того, из Тиргартена, их не было. Человек в военном мундире подошел к Шульце-Бетману и предложил огня. Шульце-Бетман обратил внимание на то, как от маленького огонька блеснула серебристая кокарда в виде черепа, и сказал:
— Вы бы сняли этот значок, ведь вы сами теперь в том же состоянии, какое уготовили для нас.
Тут он глубоко затянулся, так что сигарета убавилась на добрую четверть, и, вытянув губы, выпустил струю дыма. Другой едва успел вовремя отвернуться.
Потом произошло нечто странное. Шульце-Бетман подхватил человека в мундире под руку и повел в направлении Вильгельмштрассе, при этом что-то тихо, но настойчиво втолковывая ему. Фрау Альтеншуль из окна наблюдала, как тот, другой, пока Шульце-Бетман безостановочно жестикулировал левой рукой, снял фуражку и близко-близко, почти доверительно наклонил голову к собеседнику. Эта сцена вызвала у нее раздражение. Она представила, сколько язвительных реплик в этот момент было отпущено в адрес Шульце-Бетмана, который настолько потерял стыд, что беседует с убийцами. Глядя на эту парочку, трудно было отделаться от этих мыслей. Парочка тем временем дошла до Вильгельмштрассе и остановилась возле полуразрушенного остроугольного здания, один вид которого был для нее невыносим. Она видела, как Шульце-Бетман протянул руку своему спутнику, уже стоявшему на пороге дома, и как тот схватил ее немного поспешно и даже, как ей показалось, подобострастно, словно хотел еще раз подтвердить какое-то данное Шульце-Бетману обещание, потом надел фуражку и исчез за дверью.
Когда Шульце-Бетман вернулся в гостиную, от него не укрылось, что гости были в недоумении, поскольку его отсутствие тянулось гораздо дольше, чем нужно для того, чтобы поставить на место непрошеного визитера, а фрау Альтеншуль о своих наблюдениях никому говорить не стала. Шульце-Бетман отнесся ко всему хладнокровно и расположился рядом с фрау Альтеншуль посредине гостиной, собираясь ей что-то сказать. Пока же он хранил молчание. Затем достал из портсигара сигарету, вставил ее в серебряный мундштук и стал потягивать, по-прежнему не произнося ни звука. Когда же он почувствовал, что дальнейшая демонстрация столь надменного спокойствия грозит перерасти в общее негодование, произнес:
— Таким образом, все уладилось. Никто не станет докучать Левански.
6
Спустя неделю ударили морозы. Недавние лужи замерзли, с востока, где возвышались три гигантские дымовые трубы Шарлоттенбургского замка, дул ледяной ветер, и в воздухе висел запах горелой серы. Если бы кому-то вздумалось после восьми вечера зайти в парк, который ограничивал территорию замка с запада и севера, он нашел бы входные решетчатые ворота запертыми. Дубы, к ноябрю уже успевшие сбросить листву, протягивали к небу обледенелые ветки, которые игриво поблескивали в холодном свете ополовиненной луны. Пруды перед чайным домиком казались бездонными, однако тишина и спокойствие, подобающие здешней атмосфере, которую создавали живые изгороди из вязов, гравийные дорожки и скульптуры, наступали только к полуночи, когда всякое движение вокруг затихало и не слышно было пролетающих самолетов.
Примерно в это время Левански давал свой первый концерт.
Западное крыло дворца отвели под небольшой концертный зал. Помещение позволяло установить не более трехсот мест. Подмостки с роялем под темно-синим чехлом выдавались вперед, что превращало их в некое подобие сцены. Об этом событии немало говорили накануне, и теперь перед входом толпились те, кому не досталось приглашения, но неутоленное любопытство вынуждало их дожидаться начала концерта в надежде, что им удастся — если, конечно, закроют двери — слушать по крайней мере через окна.
В зале погасили свет. Фрау Альтеншуль вышла к подмосткам и тихо произнесла несколько слов. За окнами ничего нельзя было разобрать, но аплодисменты, грянувшие, когда она, указывая рукой на Левански, попросила музыканта занять место за роялем, были хорошо слышны и на улице.
Рукоплескания внезапно сменились полной тишиной. Затаив дыхание, публика ожидала, когда же пианист начнет играть. Пауза затянулась. От вязовых кустов отделилась тень и медленно переползла к другой стене дворцового крыла, туда, где окна и двери не были завешены, но через них ничего не было видно, так как луна освещала южный фасад дворца. Когда первые аккорды нарушили тишину и фрау Альтеншуль наконец-то разжала сцепленные от волнения руки, некто, кого никто не желал здесь видеть и кто, по заверениям Шульце-Бетмана, обещал не допекать Левански, встал около одной из запертых дверей и стал слушать, ничем не выдавая своего присутствия. Его глаза были полны раскаяния, в ка, кой-то момент даже могло показаться, что он едва заметным движением руки словно смахивал слезы умиления.