Впрочем, за выступление ты так не беспокоишься – знаешь, что когда придет момент, ты забудешь обо всем. Перед зрителями невозможно солгать, любая искусственность или игра – как на ладони. Не твое это… Дешевое позерство, интриги, «звездность»… Ты другой. Фанаты – единственные, с кем тебе не хочется притворяться. Отдаешь всего себя на сцене и не жалеешь. Хорошо, что есть хоть кто-то, отвечающий взаимностью.
Постепенно становится все тише. Делаешь героическое усилие, открываешь глаза и видишь, что в комнате ты остался один. Кристина выходит последней и тихо прикрывает дверь.
Вздыхаешь.
Несколько минут наедине… Ты всегда просишь об этом у ребят, и они знают, что тебя нельзя беспокоить в это время. Глубокий вдох и выдох.
Вдох…
…и выдох.
Ты не бежишь от себя. Ты просто пытаешься примириться с фактом своего существования.
На столе – тарелка с аккуратно порезанными ломтиками голубого сыра, разноцветные фрукты глянцево сверкают в свете ламп, отражаются на запотевших бутылках с водой.
Проводишь языком по внезапно пересохшим губам – дурацкая привычка, детская, все никак не отучишься. Надо бы горло промочить, да прихватить пару бутылок с собой, на сцену. Конечно, пить во время исполнения песен – настоящее самоубийство для голоса, но ты так много болтаешь помимо пения, что в горле становится сухо, как в пустыне Сахара, и связки трутся друг о друга, вызывая кашель.
Едва слышный скрип двери заставляет тебя резко вздрогнуть:
- А? Я же просил…
Растрепанная голова, сильный мейк на глазах и татуировки, которые ты слишком хорошо знаешь.
- Саш, блин, напугал.
Нет, вы не избегаете друг друга. И не прячетесь, и не скрываете неловкость.
Глупо, наверное, так вести себя… Вы уже не дети, чтобы краснеть при слишком пристальном взгляде.
- Я за тобой. Нам через пять минут на сцену.
- Знаю. Сейчас буду.
Кивает на бутылки:
- Тебе воду захватить?
Тепло-тепло внутри. Какие бы терки между вами не происходили, он – твой старший брат.
Брат, который всю свою жизнь провел рядом и знает тебя, как никто другой.
- Ага. Спасибо.
О чем он думает? Что скрывает за своими зелеными глазами?
Вы оба старательно обходите стороной случившееся тем вечером. Ни ему, ни тебе не хочется вспоминать. Не то, чтобы было неприятно, просто… да банально, никогда не знаешь, с чего начать разговор. Не подойдешь же к Сашке со словами: «Слушай, а не пора бы нам поговорить о том поцелуе…» За это и схлопотать можно.
Может быть, ты не такой уж и смелый, решительный.
Может, это у вас в крови.
О чем вести речь, если это все пройденный этап? Возврата не будет.
Но глядя в его глаза, так не похожие на твои, думаешь: неужели для него это все просто так? Неужели он никогда не вспоминает?.. И зачем тогда так себя ведет, зачем провоцирует?
Тяжело поднимаешься, как будто взваливаешь на плечи новый груз. Не впервой… Ты, сколько себя помнишь, всегда нес за что-то ответственность, слишком много работал.
Забивал каждый свой день, каждую минуту – а на все остальное не находилось свободного времени.
Мелькает слабая, трусливая мыслишка о «таблетке». Сейчас просто позарез нужен драйв и энтузиазм… Рука уже тянется к заветному пузырьку, но что-то останавливает тебя.
Довольно.
Так и привыкнуть недолго.
Еще одна зависимость? Уж лучше умереть.
Ты выходишь за дверь, где тебя ждет команда. Парни обеспокоено смотрят, и ты выдаешь им жалкую, дрожащую улыбку:
- Ну что, господа? Идем завоевывать мир?
Юля.
За белым занавесом были видны маленькие фигурки людей. Маленькие – потому что расстояние между твоим местом и сценой слишком большое, а театральный бинокль не всемогущ. «Terra Incognita» оглушала. Ты и без всяких подсказок знала, какая песня должна открывать шоу – «Атака», поэтому, когда занавес упал и раздался звучный, хрипловатый голос солиста, ощутила что-то вроде умиротворения в душе.
Как будто все стало на свои места.
И пазлы сошлись.
Странно?
Еще как…
«А мы созываем атаку…
А мы собираемся в бой…
Глотай грязь этого рая…
За нами стоит Легион!
За нами стоит Легион!..»
Рома.
Глупое, дурацкое чувство, что все не так… И ничего с этим не поделать. Как будто это запланировано кем-то свыше.
Если бы ты верил в бога, то перекрестился бы перед выходом на сцену и помолился.
Но ты уже давно не веришь никому и ничему.
Слишком многое видел в жизни, чтобы оставались силы верить.