Эди и раньше интересовалась работой Клавы. Теперь же, убедившись, что без знаний она осуждена на конторскую работу, с жаром принялась за самообразование.
Во время совместных занятий девушки неоднократно говорили о значении теллита в науке.
— Клава! — обратилась как-то Эди к своей подруге. — Я дочь того, кто открыл теллит, а сама ничего не знаю об этом элементе. Знания, по-видимому, не передаются по наследству.
Она улыбнулась своей остроте.
Клава рассмеялась и сказала:
— Знай, Эди, что твой отец никому до сих пор не говорил ничего, кроме общих мест, о свойствах теллита. Все то, что мы пока знаем о теплите, является результатом изысканий Института имени Рыкова. Правда, как выяснилось, каждый раз твой отец о всех этих «новых» открытиях уже знал. Но по собственной инициативе он о них никогда не говорил. Киссовен полагает, что твой отец знает о теллите гораздо больше, чем мы.
Этот разговор происходил 5 августа, за два часа до ожидаемого приезда Мак-Кертика из Америки.
Через час девушки расстались.
Эди пообещала Клаве не говорить никому об этом разговоре. Она, как и Клава, хотя смутно и неопределенно, понимала, что так нужно.
Встреча Эди с отцом вышла, против ожиданий, очень теплой.
Мак-Кертик решил действовать лаской. Он ни слова не сказал по поводу ее выступления. Но когда она заявила, что уже несколько дней работает в горной конторе, Мак- Кертик растерялся.
— Зачем ты это сделала? Что за смысл в том, что ты работаешь? Разве ты чувствуешь в чем-нибудь недостаток?
И сразу переменил разговор:
— На тебя очень плохо влияет здешний суровый климат! Да, затем, ты здесь в одиночестве, без своих подруг, скучаешь. Мы это дело поправим! 7 августа я еду в Вашингтон, и ты со мной возвратишься на родину.
— Нет, папа, я в Америку больше не вернусь!
Решительный тон Эди вывел Мак-Кертика из терпения.
— Эди, ты уже наделала достаточно глупостей! Всякой шутке должен быть конец! Седьмого ты едешь!
— Папа, у меня есть другое предложение. Останься ты здесь, в Евразии! Ты сам с восторгом отзывался об Институте Рыкова. Я думаю, что в научных кругах Евразии никто не откажется помочь тебе работать в Институте.
— Вот как?! Вот какие у тебя предложения!! Это прелестно! Кто поручил тебе вести со мной такие разговоры?
Мак-Кертик был вне себя от злости.
— Отец, ты допускаешь мысль, что меня подкупили, что я малый ребенок, который не знает, о чем говорит?! Я за эти пять дней многое передумала, пережила, и мое непреклонное, личное, — понимаешь меня, отец! — личное убеждение, что жить вне Евразии в настоящих условиях — не жизнь, а жалкое прозябание! И я была уверена, что, одумавшись, и ты придешь к такому же заключению. Я еще и сейчас не теряю надежды, что мы найдем с тобой общий язык.
— Эди, ты не понимаешь, о чем говоришь! Это — бред! Я никогда не останусь в Евразии!.. Я был и буду всегда только гражданином Североамериканских Соединенных Штатов! В последний раз говорю тебе. Если ты — моя дочь, твое место рядом со мной, а не против меня!
— Отец!..
— Я твой отец только в том случае, если ты поедешь в Вашингтон!
— Никогда!..
Эди готовилась говорить еще о своих переживаниях. Слово «никогда» у нее вырвалось против воли. Она была уверена, что договорится с отцом. Но, увидев, что он отворачивается от нее и входит в дом, она поняла, что все напрасно…
Итак, между нею и отцом все кончено…
Только сейчас увидела она Дунбея.
— Мистер Дунбей! Вы всегда говорили, что вы мне друг. Помогите! Это выше моих сил! Неужели я не договорюсь с ним? Мистер Дунбей! Помогите!
Эди только сейчас, в этот тяжелый для нее момент, поняла, как дорог и близок ей Дунбей.
— Мистер Дунбей, вы у меня один остались! Помогите!
— Эди, успокойтесь! Я вас не покину. Идемте.
Дунбей сам не знал, куда идти. Но он понимал, что оставаться здесь, на улице, перед домом Мак-Кертика, это значит — еще больше расстраивать Эди.
— Идемте!..
Дунбей повел Эди по направлению к рабочему клубу. Сделав несколько шагов, девушка почувствовала облегчение. Она решила пропустить вечерние занятия и предложила Дунбею проводить ее до дома.
У входа в квартиру Соколова Дунбей в нерешительности остановился.
— Мистер Дунбей! Нам надо о многом поговорить.
— Не лучше ли отложить наш разговор?
— Нет, мистер Дунбей! Сегодня или никогда.
— Я к вашим услугам, — после короткого раздумья сказал Дунбей.