Киссовену стоило огромных усилий подавить свое волнение. Он молча поклонился.
Только сейчас он понял, что благодаря потерянному времени, проведенному около Дунбея, и тому, что Мак-Кертик ускорил производство на день, он лишен возможности снестись с ЦИК по поводу применения декрета о революционной целесообразности для задержки теллита.
Эди, подавленная горем, оторвала на минуту взгляд от Дунбея и повернулась к Мак-Кертику.
— Папа!.. — прошептала она еле слышно.
Мак-Кертик не произнес ни слова в ответ. Он только вторично обратился к Киссовену:
— Прошу вас, мистер, — и вышел.
Киссовен вынужден был последовать за ним.
У больного остались только Эди и Клава.
Соколов и Киссовен вернулись на минуту и, уговорившись с врачом, что каждое слово, произнесенное Дунбеем хотя бы в бессознательном состоянии, будет записано, снова ушли.
Через сорок минут, в одиннадцать часов дня, Мак-Кертик выехал из Адагаде.
Тридцать грамм теллита очутились за границами Евразии.
Мак-Кертик во время процедуры приема теллита дважды посылал Кингуэлла в больницу справляться о состоянии здоровья Дунбея.
Киссовену показалось, что заботы Мак-Кертика носят скорее издевательский, нежели доброжелательный характер. Особенно резко он почувствовал это тогда, когда Кингуэлл, возвратившись, холодно отрапортовал:
— Без изменений.
А профессор в ответ только кивнул головой.
«Но это мелочь», — думал Киссовен.
Его мучила другая мысль. Эта мысль вонзилась в мозг и сверлила:
«Евразии грозит серьезнейшая опасность. Теллит за пределами Евразии…»
«Скорее, скорее в Москву», — решил он.
XIX
ТЕЛЛИТ В «САНСУСИ»
Элиас Морган не обращал внимания на недоумевающие взгляды почтенных генералов. Он не разъяснил ни одним словом свое распоряжение, идущее как бы вразрез с первоначальным планом скорейшего разгрома стачки.
Привычный ответ секретаря по финансовой части: «Есть!» прервал тишину лишь на миг.
Молчание снова легло тягостным, зловещим грузом на зал.
Военные насторожились. Понять смысл распоряжения Моргана было слишком трудно.
Во всяком случае, ясно, что рабочие празднуют победу.
Еще не было случая, чтобы Морган сдался без ожесточенной борьбы. А здесь это было очевидно для каждого — уступка была слишком велика.
«Но, может быть, эта уступка лишь кажущаяся? Может быть, она является неожиданным новым ходом расчетливого, холодного ума Моргана?» — размышляли генералы.
Впервые они увидели улыбку на лице Моргана. Он для чего-то снова повторил свой приказ:
— Рабочим, не присоединившимся к стачке, заработок выдавать полностью!
Обычное безразличное выражение его лица изменилось до неузнаваемости. Глаза блестели, и вся сгорбленная фигура напряженно вытянулась, как бы в предвосхищении радостных и важных вестей, которые доставят ему безграничное удовлетворение.
— Мистеры! — сказал он наконец. — Через час я представлю вам моего лучшего друга и помощника. Вместе с ним мы обсудим создавшееся положение, которое складывается гораздо благоприятнее, чем мы ожидали.
Спокойный, почти ласковый тон его слов поразил слушателей не менее, чем его детски-восторженный вид.
«О каком друге, вдобавок, еще „лучшем“, говорит Морган?»
Этот немой вопрос висел в воздухе.
Элиас Морган встал и направился к дверям.
— Через час мы продолжим совещание, — бросил он на ходу уже обычным бесцветным голосом.
Уход Моргана развязал языки заседавшим.
Осмотрели бумажку, оставленную им на столике. Начальник штаба разочарованно скомкал ее и бросил на пол: она была написана шифром.
Только один Бэлл, первый секретарь Моргана, сохранил невозмутимое спокойствие. Он слишком хорошо знал своего повелителя. Для него было ясно, что Морган имеет в руках новый козырь. Его смущало лишь одно обстоятельство: одновременно с телеграммой, врученной Моргану, и он получил извещение, что из Евразии в Америку направляется делегация рабочих, которая предполагает обследовать положение бастующих рабочих на перуанских рудниках и проверить распределение средств, собранных для них в Евразии.
«Неужели Морган имеет своего человека в делегации? Неужели в Евразии найдется человек, который согласится связаться с Морганом?»
Все же одновременное получение извещений смущало его.
Разговоры в зале «Сансуси» были еще в полном разгаре, когда, ровно через час после исчезновения хозяина дома, бесшумно раскрылись две двери зала и одновременно вошли два человека: один — из личного кабинета Моргана, второй — из приемной.