— Мистер Морган, я к вашим услугам!
— Кертик! — и Морган впился в стоящего перед ним ученого.
Дунбей смотрел на Элиаса Моргана с нескрываемым удивлением. Он знал, что Морган чем-то болен. Но он бы никогда не мог себе представить, что эта обезьяноподобная, сидящая в глубоком кресле зеленая мумия — Элиас Морган, владелец всех американских месторождений угля и железа, глава нефтяного треста, неограниченный вершитель судеб капиталистического мира.
Ему казалось, что если бы Мак-Кертик, мужчина в расцвете сил, дотронулся до этого, так мало похожего на человека существа, то от трухлявого владыки осталось бы только грязноватое пятно.
— Профессор Кертик! Я ждал вас с нетерпением. Вы должны ответить на мой вопрос!
В голосе Моргана прозвучал металл. Как мог этот властный, зычный голос принадлежать такому хилому организму? И, только пристально всмотревшись, Дунбей заметил, что перед ртом Моргана установлен миниатюрный звукоусилитель. Звукоусилитель и придавал голосу Моргана тот неприятный металлический тон, который так поразил Дунбея.
— Я хочу знать, почему вы, Мак-Кертик, предлагаете ваш план именно мне, а не кому-нибудь другому, — скажем, Пулицеру? Почему вы сами не хотите воспользоваться результатами своего открытия?
Кертик даже не задумался. Он, по-видимому, уже имел готовый ответ.
— Мистер Морган! Я предложил мой план именно вам, ибо знал, что вы единственный человек, который задаст мне этот вопрос. Я убедился, что Элиас Морган — единственный, кто без критического подхода и обсуждения не примет участия в осуществлении моего предложения. Для того же, чтобы самому выполнить этот план, я недостаточно подготовлен. Я недостаточно подготовлен и для того, чтобы использовать мое открытие для блага всего человечества.
— Ага!.. — прохрипел Морган. — Продолжайте.
— Для этого нужен опытный организатор-руководитель, такой человек, который сумел бы сочетать незыблемость веками освященных устоев нашего общественного порядка с наибольшей выгодой для всех слоев человечества. Затем — мой девиз: «Все или ничего». Я никогда не буду революционером, который посягает на честно, трудом приобретенное право и достоинство моих собратьев.
— Профессор! Вы правы! Ваши рассуждения достойны вашей славы.
— Мистер Морган, вы — сильнейший и могущественнейший человек в нашей стране. Вы — единственный возможный исполнитель моих мечтаний, которые не могли бы возникнуть без вас, без вашего отца, с помощью которого я стал профессором.
— В чем заключается план?
Дунбей насторожился не меньше Моргана. Наконец ему удастся ознакомиться конкретно с практическими планами Кертика.
Морган вдруг вспомнил, что шесть лет тому назад он отдал приказание прекратить высылку ежемесячного пособия Кертику, работавшему в то время в Тибете. Перед его глазами встала картина: секретарь докладывает, что Мак- Кертику присуждена премия Химического общества и что все научные учреждения готовы снабжать Мак-Кертика всем необходимым. Тогда он, Элиас Морган, распорядился прекратить высылку денег. Но ведь все это ушло безвозвратно в прошлое.
Да, на Мак-Кертика можно положиться, как на самого себя.
— Итак, профессор, я слушаю вас…
VII
ОПЫТЫ ТЕРЕХОВА
— Товарищ Соколов! Начнем с киевской мембраны!
— Прекрасно! Включайте!
Маленький зал Института имени Рыкова вдруг залился ярким, ласкающим глаз светом.
Источник света был неизвестен никому из присутствующих. Только Терехов и Соколов знали, что это — весеннее солнце Киева.
Еще мгновение — и на северной, до этого совершенно белой стене появилась главная площадь столицы Украинской ССР — Киева. В зале послышался говор тысячной толпы. Ясно и четко звучали разговоры гуляющих, голос оратора, горячо защищающего последнюю пьесу Свенсена.
— Достаточно! Включите «Пролетария»!
И моментально место Киева на стене заняла химическая лаборатория. Старший по отделению укорял техника в небрежном отношении к какой-то реторте. Техник оправдывался:
— Помилуйте, здесь же радиоактивные соли.
Отчетливо виднелось пламя газовой горелки, подогревающей небольшую ванночку.
Присутствующие в зале сразу почувствовали, что в правом углу идет выделение мышьяка.
— Переезжайте на Гельголанд! — командовал Терехов.
Ученые с умилением смотрели на знаменитую гельголандскую детскую колонию. Везде, куда ни проникал взор, здоровые, краснощекие, цветущие дети. Крики и песни малышей заполнили зал, и в восклицаниях детей звучала радость, веселье, непосредственность.