Статья заканчивалась так:
«При помощи же концессии Мак-Кертика мы улучшим положение туземного населения да увеличим и обогатим народное хозяйство Евразии и науку новыми ценными вкладами».
Вечерние выпуски газет сообщали:
«Получено извещение, что заседание президиума ЦИК Евразии по вопросу о концессии на Памире состоится через два дня, 19 января 1945 года».
II
МАК-КЕРТИК НЕДОВОЛЕН
— Вопрос решен. Я готов на какие угодно жертвы.
— Ваша задача проста и ясна. Вы займете разговором директора Института и докажете ему, что теория Эйнштейна вовсе не имеет той практической ценности, которую приписывают ей сотрудники Белабедской сейсмографической станции. Мои формулы вам достаточно хорошо известны, надеюсь?
— Да! Но…
— Опять ваше «но»!..
— Профессор! Вы меня не переубедите. Эйнштейн прав. И тысячу раз прав. Я никогда не соглашусь признать ваши исчисления правильными.
— Мистер Дунбей! Разрешите вам напомнить, что ваше, хотя бы и мнимое, согласие нам необходимо. Речь идет о существовании Североамериканских Соединенных Штатов. Насколько я знаю, в ваших жилах течет ничем не запятнанная кровь американца. Это обязывает вас. Ха-ха! Непонятный и неожиданный отказ этих красных правителей разбил все наши планы. Нам придется все начинать сначала и, конечно, по-новому. Помните, мистер Дунбей, что единственное пока известное и вообще возможное, по моим расчетам, месторождение теллита находится на территории Евразии.
— Хорошо, мистер Мак-Кертик. Я… согласен. Но… ведь ваши исчисления ошибочны…
— Мистер Дунбей, это покажет будущее. С помощью теллита мы разгадаем не только эту проблему. Впрочем…
— Мотор подан, — прервал разговор вошедший в комнату молодой китаец Ху.
— Мистер Дунбей, в дорогу!
— В дорогу!
Мак-Кертик и Дунбей поднялись на посадочную площадку, устроенную на двадцать четвертом этаже небоскреба.
— Папа, возьми меня с собой! Ты только недавно вернулся. Мне так страшно без тебя. Эти десять лет, которые ты провел там, на крыше мира, совсем испортили тебя. Правда, мистер Дунбей, папа должен взять меня с собой?
Эди, дочь Мак-Кертика, была уверена, что Дунбей с большим удовольствием поддержит ее. Но она ошиблась. Дунбей слишком хорошо знал, что авиетка, которая была готова к отъезду, рассчитана ровно на три человека, считая и пилота.
Мак-Кертик не заметил смущения Дунбея и, не дожидаясь его ответа, категорически отказал Эди.
— Папа, мистер Дунбей! Вы ведь обещали мне, что я поеду с вами в страну советов… — Эди приуныла. — Я должна повидать Памир. Я должна повидать Москву. Я должна! А вы хотите меня оставить снова за бортом… — ее голос звучал капризно и настойчиво.
Дунбей задумался.
Эди была дорога Дунбею уже давно. И сейчас он снова обдумал свое отношение к Мак-Кертику и к Эди.
Что связывало его с Мак-Кертиком? Научная деятельность? Нет, и опять нет. Ведь уже два года, как они безоговорочно разошлись в оценке основных вопросов мироздания. Мак-Кертик был закоренелым консерватором. Дунбей — дерзателем. И это — во всем. Если бы не Эди…
— Эди, я обещаю вам, что в следующий раз мы отправимся вместе. Мы вернемся через несколько дней.
— Хорошо, мистер Дунбей. Я жду.
Мак-Кертик привычными движениями руки уже настраивал громкоговоритель, устроенный в центре кабины. Ху в последний раз проверил мотор.
Дунбей едва успел прошептать Эди на прощанье, что он счастлив слышать о ее желании посетить Евразию.
Через две минуты авиетка бесшумно отделилась от посадочной площадки и, поднявшись на высоту в тысячу метров, помчалась к Великому океану.
Авиетка, сконструированная Дунбеем, работала безукоризненно.
Через восемь часов двадцать минут Мак-Кертик, Дунбей и Ху уже стояли на площадке Института имени Рыкова. Встреченные в пути воздушные разведки Евразии, удостоверившись, что въезд авиетки разрешен, беспрепятственно пропустили ее на территорию Евразии.
Мак-Кертик не мог отказать себе в удовольствии сделать двадцатипятиминутный крюк для того, чтобы бросить хотя <бы> взгляд на «крышу мира» — Памир, куда его неудержимо влекло.
Руководители Института имени Рыкова, Терехов и Сабо, с нетерпением ждали американских гостей.
Изыскания Мак-Кертика, оставленный им в Институте теллит — произвели переворот в науке. Дунбей же был известен в Евразии, как один из тех многочисленных крупных научных деятелей, которые стояли гораздо ближе к новому, нежели к старому — капиталистическому строю.
Терехов, приветствуя прибывших, не удержался — и сразу же сообщил Мак-Кертику поразительную новость:
— Компас, находящийся в одном помещении с теллитом, перестал функционировать. Все наши попытки восстановить его оказались тщетными. По исследовании компаса на заводе выяснилось, что он демагнетизирован и составные части его утратили свои первоначальные свойства.
— Я это предвидел, — спокойно заметил Мак-Кертик. — Компас, несомненно, теллитизирован и превратился в материю, близкую по своим свойствам к кертикиту. Для выяснения всех этапов этого превращения необходимо будет немедленно повторить опыт.
Дунбей и Сабо в это время горячо спорили о теории относительности Эйнштейна и так углубились в дискуссию, что не заметили, как вышли из кабинета Терехов и Мак- Кертик.
Сабо не мог понять «измены» Дунбея.
В самом деле, Дунбей, прежде горячий сторонник и некогда личный ученик Эйнштейна, приводил ряд блестящих, — правда, малоубедительных для Сабо, но увлекательных и остроумных доводов против основ теории относительности.
И, что особенно странно, Дунбей упорно отказывался придавать значение недавним опытам, произведенным научными сотрудниками Института.