— Родственники под одной крышей?! Какие родственники, под какой крышей?
— Вы знаете японскую историю?
Старый Джон не знал никакой истории. Единственные истории, которые он знал, были чикагские и ньюйоркские сплетни.
— Японская история очень простая. Она начинается с первого человека, который, как вам известно, был японец. Потом, естественно, у него появилась жена и, естественно, дети. Японцев стало много: японские женщины хорошо воспитаны и рожают много. Через много лет появились японцы, которые придумали лодку, парус, и когда подул восточный ветер, двинулись в путь. Они высадились в Азии и пошли вперед. Они шли, останавливались и шли дальше. Они шли не год и не два. Они шли долго. Они забыли, что они японцы, они стали звать себя русскими.
— Что? — переспросил американец, вытаращив глаза так же, как на него только что таращились японские солдаты.
— Они забыли, что они японцы, и стали звать себя русскими, — невозмутимо повторил Хосоя. — Они хотят вернуться домой на свою родину под одну крышу с родственниками, но не понимают, что они этого хотят.
— И что же?
— О, это желание следует удовлетворить.
— Чорт знает какую вы несете галиматью!
Старый Джон одним глотком осушил свою чашечку. Ему стало горько и противно.
— А кто, по-вашему, американцы? — спросил он. — Может быть, тоже японцы?
— О! — Хосоя приподнял брови. — Совершенно верное предположение. Японская наука сейчас занята этим вопросом. Я думаю, что да!
— Значит, я — японец! — Старый Джон мрачно захохотал.
Хосоя засмеялся тоже. Глаза его прикрылись веками, он смотрел в верхний уголок двери.
Старый Джон покинул японскую шхуну и через два дня бухту Черного Медведя.
Он мечтал встретить американское военное судно, но океан был пустынен.
В продолжение всего пути Старый Джон лежал в каюте и пил ром, хотя был человеком трезвым.
Больше всего его возмутила японская выдумка о том, что все народы происходят от японцев. Он не был силен в науке, но в таких вещах он все-таки разбирался. Японец посмел о нем, американце, произнести такие слова!..
Американец пил ром глоток за глотком.
Это было мрачное время. Несколько лет были отвратительны. Но они прошли. Японцев выкинули с Камчатки.
Попрежнему Старый Джон каждый год стал появляться у заветных берегов и бросать якорь в бухте Черного Медведя.
Он не сразу понял, что происходит в стране, в которой он так долго разбойничал. Он не хотел верить тому, что видел.
Елагин, сын Укуна, таскавший ему шкурки, больше не таскал ничего. Остальные, которые лагерем останавливались около Старого Джона, где они?
Никого и ничего.
Один-два пьяницы.
Вот и сейчас он ждет Николая. В прошлом году они условились, что за зиму Николай уговорит десяток охотников всю свою добычу нести ему, Старому Джону, который расплатится с ними не зеркальцами и фетровыми шляпами, как раньше, а полноценными чайниками, ножами и мануфактурой. Джон не хотел уступать Камчатку никому.
Что такое большевики? Во всяком случае, они запрещали ему жить так, как он жил всегда, и запрещали ему думать так, как он думал всегда.
Теперь он не раскидывал торга на берегу песчаной бухты. Он высаживался в тайнике, укрывал в скалах товары. Потом со своим помощником Джимом отправлялся в глубь страны, а «Старый Джон» уходил в море, чтобы в назначенное время появиться в бухте вновь.
В августе Джон и Джим прибыли в условленное место за перевалом. Океана не было видно, видны были снежные горы, река, цветущие луга.
Американцы разбили палатку на берегу горячего ручья.
Целую неделю прождали они Николая и, наконец, однажды вечером заметили человека, поднимающегося по склону.
Через полчаса маленький кривоногий коряк сбросил с плеч мешок и сейчас же сел на него.
Никогда Старый Джон не радовался так партиям охотников, спускавшимся в бухту Черного Медведя, как этому единственному человеку.
— Очень устал, — дипломатично сказал Николай. — Руки и ноги болят. Зубы болят.
Джон открыл бутылку.
— Сейчас полечим. Много насоболевал?
— Один соболь. В нашем районе сейчас заповедник, нельзя гонять соболя.
— Но ты гонял?
— Одного гонял.
— Товары! Какие я привез товары! Где остальные охотники?
Николай выпил стакан спирту.
— Есть еще охотники, — сказал он уклончиво, — однако боятся.
— Если боятся, чорт с ними, не буду у них брать всего: одну шкурку мне, другую АКО.
Долго Джон рассматривал соболиную шкурку. Когда-то он перекидывал такие шкурки, едва на них взглянув. Сейчас он рассматривал каждый волосок.