Сей растерялся. Он не знал, где присягал Сун Ят-сен. Мало того, он не мог представить себе, чтобы Сун Ят-сен, этот человек, олицетворявший народ, мог кому-либо присягать.
— Ты, я вижу, мало знаешь, хотя и выступаешь в роли учителя. Сун Ят-сен свою президентскую клятву верности произнес перед гробницами императоров Мингской династии.
— Что ж из этого? — пробормотал Сей.
Худощавый засмеялся.
— Ничего. Кроме одного: он уважал Китай.
Вокруг оратора собралась уже большая толпа, новые проталкивались с трудом.
Цао слушал, раскрыв глаза и рот. Сей встал.
— Очень хорошие речи, — сказал он. — Товарищ хорошо образован. Хорошее образование — очень приятная вещь. Вероятно, товарищ изучал не только Сян Цзы-цзян, но и литературу.
Он волновался, и волнение путало его язык.
Оратор глубже засунул ладони в рукава и смотрел на него прищурившись.
— Зачем произносить в непонятном смысле священное имя? — говорил Сей. — Чтобы набросить тень на носителя священного имени или заронить подозрение в его делах? Я бы хотел знать, почему ты так говоришь?
Бедный китаец пожал плечами.
— Люди говорят тогда, когда у них есть что сказать. Посмотри, подумай — и сам то же скажешь.
— А скажи, где ты работаешь, товарищ?
Тот опять пожал плечами и улыбнулся.
— Глупый вопрос. Неужели ты думаешь, что если я работаю на Первой Речке[7], то мои слова справедливы, а если в Гнилом Углу, то лживы?
Слушатели одобрительно засмеялись. Сей побледнел и взглянул мельком на Цао. Глаза юноши горели. Он, видимо, всей душой участвовал в беседе.
Слушателей становилось все больше. Задние спрашивали у передних, в чем дело.
Бедно одетый китаец заговорил опять. На этот раз голос его был грустен и внушал сочувствие.
— Я еще нигде не работаю... я только что приехал. Китай мучают европейцы. Разве вы не знаете старых историй: самые лучшие порты отняты, по своей земле мы не смеем ходить, нас бьют и сажают в тюрьмы. Как вы можете верить русским? Европейцы, кто бы они ни были, — наши враги.
Цао вспомнил, шанхайские концессии, мосты и проволочные заграждения, скамьи на бульварах, на которые китайцам нельзя сесть, сады, куда воспрещен вход китайцам и собакам.
В этот момент он был вполне согласен с бедным человеком, с его зябко запрятанными руками, на которых тоже, быть может, еще не зажили рубцы, с его худым лицом и ненавидящими глазами.
Сей не знал, что возразить. Он видел, что среди слушателей — не только друзья. Здесь преобладали ремесленники, купцы и мелкие хозяйчики. А разве не всякому известно, что люди плохо понимают то, чего не хотят понять.
— Совсем не так, — сказал он нетвердо, — у нас забастовка... вы это знаете...
— Долой забастовку! — крикнул пожилой мужчина в черной круглой шапке с шишечкой, которая обозначала его ученую степень. — Зачем нам советские глупости?
«Ага!» — пробормотал Сей. Теперь в руках у него было оружие. Он указал длинным тонким пальцем на мужчину и презрительно засмеялся.
— Слушайте его! Долой «советские глупости»! Если ему не нравятся советские порядки, зачем он приехал в Советскую страну? В Китае о забастовке хозяин сейчас же сообщает полиции. Полицейские приходят и расправляются с рабочими. В Советской стране никто не посмеет расправиться с рабочими, вот почему ты кричишь «зачем нам советские глупости».
«Должно быть, толково говорит парень», — подумал Троян, пробираясь в толпе.
Он рассматривал подвижное лицо Сей Чен-вена и не обращал внимания на опасливые и недоброжелательные взгляды людей, одетых в та-пу-ше[8] — длинные черные, серые и синие шелковые халаты — и в шапочки грамотеев. Появилась потребность записать тут же на месте, под свежим впечатлением, все, что он увидел и подметил.
Он вынул блокнот и стал набрасывать строчку за строчкой.
Увлеченный работой, Троян не замечал, что слушатели, оглядываясь на него и друг на друга, начали отступать, и когда через несколько минут поэт поднял глаза, около Сея теснилась небольшая группа подмастерьев и рабочих, и он говорил с ними легко, весело и удачно.
— Они подумали, что вы гепеу! — услышал он женский голос.
Троян сразу узнал Хот Су-ин в зеленой юнгштурмовке и желтой портупее.
— Кто подумал?
— А вот те, кто здесь стоял... Это все базарные торговцы. Они подумали, что вы их переписываете.
Ее немного скуластое лицо было красиво. Блестящие редкие зубы, карие глаза, умные и, пожалуй, насмешливые, светлая желтизна кожи и тонкие, твердые губы, придающие лицу особенный оттенок энергии...