Но старик устал и, кроме того, предается своим мечтам. Несомненно, он получит сто, двести, скорее всего двести пятьдесят иен. На эти деньги, не ожидая большего богатства, он что-нибудь выкинет. Купит, например, отличный костюм (никогда не помешает) и явится к своей бывшей жене: «Как ты поживаешь, дорогая?» И дорогая, увидя его костюм, подумает, что у него в банке тысячи.
— Я едва удержал топор в руке... Эх, думаю, пущу ко дну! — возбужденно повторял Шима.
Экспедиция Хосои внезапно прервалась.
Что случилось? Почему? — Хосоя ничего не понимал.
Утром заметили миноносец. Он бежал по морю, как рассерженный жук, изо всех сил.
— Пулеметы! — распорядился Хосоя и расстегнул рубашку маузера.
«Увидят и поймут, что мы готовы, не отступим, и тогда не посмеют».
Тоненький Хосоя в своем полосатом костюме походил на осу, которой вдруг придавили брюшко.
— Хосоя-сан! — заорал капитан.
В его голосе не было ни малейшей вежливости. Он бежал с биноклем.
— Японский миноносец, Хосоя-сан!
Хосоя впился глазами в бинокль.
— Японский миноносец... совершенно верно.
Миноносец выкинул сигнал: «стоп».
Флотилия стала.
И вот серое стальное существо рядом. Матросы и там и здесь тянут шеи.
Офицер поднимается на пароход и вручает Хосое пакет.
Летят клочья конверта, сверху записка Яманаси: «Немедленно назад, — читает Хосоя, — ни одной глупости. Все участки перекуплены нами у «Уда», миллионы убытку, но с Советами мир и дружба».
Затем он читает официальное предписание ассоциации, а затем новый конверт с бумагой из министерства.
Хосоя долго стоит, серея от презрения и ненависти к двуличной политике кабинета. Кабинет распоряжается капиталами ассоциации! Миллионы убытку! Япония боится большевиков...
Через четверть часа пароходы шли вновь, но в обратную сторону; миноносец нырял рядом.
Когда Козару увидел эскадру, усиленную военным судном, он ощутил настоящее трепетание духа. Надел лучшее платье и двинулся навстречу.
Хосоя слушал его с гримасой. Гримаса началась в тот момент, когда Козару стал повышать тон, подходя к счастливому окончанию операции.
— Ну, что ж, любезный Козару-сан, — сказал акционер, — мы с вами уплатим пополам советскому правительству стоимость неводов.
И холодно смотря в непонимающие, разинутые глаза:
— С Советами мир и дружба. Вы меня не так поняли.
Несколько секунд он наслаждался искажением лица подчиненного: отвисающей челюстью, дикостью глаз, мгновенными ямами на щеках...
— Мы с вами уплатим пополам, почтенный Козару-сан...
— А как же награда? — беззвучно произнес Козару. — Я выполнил приказание компании...
— Награда? — Хосоя захохотал. — Награда? Ассоциация потеряла миллионы, а вы — награда! Всё? Можете ехать.
— Не всё. Члены профсоюза арестованы у меня на берегу...
Глаза Хосои блеснули.
— Выпустить немедленно всех членов профсоюза!
«Мы принесены в жертву, — шептал он, глядя на удаляющегося раздавленного человека. — Очень хорошо, я пойду еще дальше... Пусть министерство соберет, что посеяло».
СОМНЕНИЯ ЯМАНАСИ
Яманаси, написавший своему другу Хосое письмо о немедленном прекращении экспедиции, был совершенно потрясен тем, что пришлось написать это письмо.
Мрачный, почерневший от дум, он покинул Хакодате и отправился в Киото на свидание с известным патриотом Уцидой, создателем общества «Дайро-Досикай», то есть «Общества единомышленников против России».
Шел дождь, мелкий, невозможный дождь, по улицам неслись потоки; горожане, раскрыв зонтики, постукивая гета, торопились по улицам. Яманаси был в ботинках; промокнув, они отвратительно хлюпали, и от этого мрачное настроение его стало еще мрачнее.
Уциды не оказалось в городской квартире. Домик его в старояпонском стиле стоял среди современных бетонных громад и производил жалкое впечатление.
И это тоже скверно подействовало на Яманаси.
Курумайя[32] повез руководителя ассоциации за город по узкой каменистой дорожке. Все кругом было серо, небо смешалось с горами, с соснами, печально в сыром воздухе распялившими свои ветви; дождь стучал по бумажному верху коляски; по голым плечам курумайи стекали струйки, он бежал мелкой тряской рысцой. Велосипедный звонок, прикрепленный к оглобле, все время дребезжал.
«Дам меньше, — подумал о рикше Яманаси. — Безобразник, не может позаботиться о благопристойном звонке!»
Дача Уциды расположилась на полусклоне сопки за бамбуковой оградой. Яманаси поднялся по каменной лесенке и увидел пожилого человека в трусиках, который лопатой и киркой пробивал новое русло для разбухшего ручья.