— Что ж, пойдем, — сказал он благообразному китайцу, и они неторопливо направились к выходу.
— Всегда здесь толкучка, — заметил Лин Дун-фын. — В ресторане удобное место.
— Э, в ресторане! — неодобрительно пробормотал Гастингс. — Может быть, еще в саду?
Сумерки сгущались, зажглись фонари. Трамваи с тяжелым надсадным гудением взбирался к почте.
— В таком случае пройдемся, — предложил Лин: — Погода хорошая.
Они поднялись мимо садика Завойко к ПЭТу — промышленно-экономическому техникуму, а оттуда повернули к недостроенному костелу.
Во все время пути — то по гулким деревянным мосткам, то прямо посреди улицы — говорили о пустяках...
— А вот я не знаю ничего лучше того квартала в Шанхае, где у вас содержится женская молодежь, — говорил Гастингс. — Знаете, девочки в десять-одиннадцать лет обучены таким таинствам... В сущности, младенцы и уже!.. — он прищелкнул пальцами. — В этом с вами не сравнится ни один народ.
— У меня интересы в другом, — заметил Лин.
— Но, но, но... здесь у всех одинаковые интересы.
Они прошли за костел к обрыву сопки. Широкое звездное небо раскинулось над сопками, звезды точно сыпались на перевалы, на дома, на бухту и проливы, сыпались и смешивались с неверными зыбкими земными огнями.
— Я очень рад видеть вас во Владивостоке, — проговорил Лин.
Лейтенант засмеялся.
— Мы теперь как близнецы, неправда ли? Общее дело, общие надежды. В Америке на Китай надеются, как на самих себя.
Они стали говорить о Чжан Цзо-лине, к которому от Чан Кай-ши уже отправился советник. Кроме него американцы обещали прислать инструкторов.
— В Мукдене любят немецких инструкторов, — заметил Лин Дун-фын.
— Пожалуйста, сколько угодно...
От этой встречи Лин почувствовал удовлетворение. Приезд Гастингса во Владивосток обозначал, что друзья Китая весьма заинтересованы в тех событиях, которые вскоре должны произойти. Это вселяло уверенность в благополучном исходе замышленного.
Его не беспокоило то, что не только американцы, но и японцы с момента своей знаменитой революции Мейдзи упорно тянут к Маньчжурии руки. Китай должен воспользоваться лукавыми друзьями, чтобы встать на ноги.
ОБРЕТЕНИЕ
Троян получил записку от Краснова:
«Если у вас будет время и желание, приходите в воскресенье утром: Набережная 10, квартира 1. Там живет Вера Гомонова. Я буду тоже. Задумали одно предприятие».
В воскресенье поэт собирался на Набережную.
В его комнате было много солнца, оно пробралось на цветистые обои, на печь, на этажерку с книгами, на стекло письменного стола, превратив его в озеро.
На столе лежали листки «Китайских очерков». Был описан Хай Шэнь-вей, повседневный быт китайской сапожной мастерской, забастовка подмастерьев и приведены истории нескольких китайских рабочих, волнующие своей трагической простотой.
Написанное ему удалось, в душе было умиротворение, и сами собой стали набегать строки стихотворения:
Он все больше и больше думал о китайцах. Он прочел о них все, что было в городской библиотеке и в библиотеке «Общества изучения Амурского края». Китайцы были умный и упорный народ. Они создали в свое время замечательную систему житейской мудрости. Уже во времена Ниневии и Вавилона они имели свое государство, и это государство существует до сих пор. Однажды русский мыслитель спросил китайского мыслителя: чем он объясняет такое долголетие Китая?
— Китай никогда не вел наступательных войн, — ответил китаец. — Он сохранял, а не уничтожал цвет народа.
«Да, именно, — думал Троян, — не вел наступательных войн!.. Конечно, в Китае будет страшная борьба. Привычек и обычаев, сложившихся в течение тысячелетий, в один год не преодолеешь. Борьба будет жестока, беспощадна, все темные силы мира будут поддерживать темные силы Китая, потому что тьме очень страшен молодой, полный сил и здоровья четырехсотмиллионный народ».
Троян вышел из дому.
Под окном росли маленькие березы. Земля на прошлогодних клумбах, пока интересовавшая только кур, выгоняла наивные зеленые нити. На противоположной стороне улицы, на скамеечке, сидела беременная женщина, подставляя солнцу молодое отяжелевшее тело.