Русские не всегда съезжают на берег. Они не видят прекрасных вещей, приготовленных для них: одежды, чемоданов, лакированных шкатулок с перламутровыми узорами, портфелей из толстой желтой кожи, пестрых замечательных кимоно, которые так приятно дарить подругам!
Русские не всегда съезжают на берег, ничего этого не видят и бестолково оставляют у себя в карманах червонцы.
Канай обезопасил себя от подобных случайностей.
Он соорудил пловучие двухэтажные магазины и осаждает пароходы. Не многие из советских граждан понимают, что выброшенные здесь по дикому курсу червонцы немедленно подбираются один к другому услужливым, предусмотрительным господином Канаем и переводятся во Владивосток в распоряжение конторы Чосен-банка[15]. А Чосен-банк уже по твердому официальному курсу ведет расчеты с советскими финорганами, припрятывая валюту.
Госпожа Канай сидит в магазине около хибати[16]. Дует северный ветер. Хибати, доверху наложенный раскаленным углем, распространяет приятное тепло.
Магазин заполняют желтые, всех величин и видов, чемоданы. Они лежат у ног хозяйки, как сонные бегемоты, грея свою холодную кожу у печки, они лежат дальше, до самых стен, складываясь в пирамидальные холмы.
Уважаемый Канай-сан торгует чемоданами. Такова его официальная профессия.
Передней стены в магазине нет, поэтому всякий прохожий может видеть госпожу Канай, занятую важным делом обогревания рук над жаром углей, и она может видеть всех.
— Дома господин Канай?
Перед магазином стоят трое молодых мужчин.
— Нет, нет, конечно, нет, — говорит хозяйка. — Конечно, жаль, что господина нет, но что делать? Он всегда где-нибудь: в банке, в торгпредстве, на пароходах... Если важное дело, можно обождать. Господин Канай будет в полдень.
— Мы зайдем, — отозвался высокий.
Мужчины двинулись к гавани. Они только вчера приехали в Хакодате на маленьком паруснике. Подъезжали к порту поздним вечером. Вода была черна. Небо было тоже черно, но с золотыми густыми каплями звезд. И вот постепенно весь горизонт покрылся густыми звездными каплями. Они были в море, они выходили из моря.
— Хакодате? — опросили пассажиры.
Рулевой покачал головой:
— Хакодате дальше.
Это маячили огни на рыбацких шлюпках. Ночью рыбаки ловили местную рыбу, дающую отличную черную краску и вкусное мясо. Через час парусник плыл в звездном мираже, а впереди поднималось сияние настоящего Хакодате.
Хакодатская гавань — подковой. Справа — серый мол, слева — холмы в маленьких домишках предместий. Сам город описывает кольца вокруг многоцветной сопки. Около гавани — таможни, пакгаузы, магазины, ряды возчиков на лошаках и возчиков «на себе».
Несмотря на ранний час, улицы были запружены народом, сновали дети, велосипедисты, японцы в европейской одежде и европейцы, любители экзотики — в японской.
Трое молодых мужчин, не застав Каная, свернули в ближайший садик. Здесь тянулись низкие каменные скамьи, переплетались желтые дорожки, маленькие сосны сгрудились у водопадика. Он прыгал сверкающими потоками по камням и бросался сразмаху в озерцо. На озерце дремал в водяной пыли островок с цветным фонариком. По озерцу плавал лебедь.
— Канай торгует чемоданами, — сказал один из мужчин, — а я думал, он очень важный господин и живет в европейском доме.
— Для денег приятней, если их владелец живет просто, — отозвался высокий Урасима.
Урасима и его приятели родились в деревне Такехара. Им предстояло быть земледельцами. Предки их копали жесткую почву, тщательно выбирая каждый камень и складывая по границам участков в стены. Каменные стены заносила пыль, покрывали семена диких трав. И так как стояли они сотни лет, то в конце концов обратились в густые травянистые рощи. От этого поля напоминали крошечные клетки, и работающие за ними порой не видели друг друга.
В семье Урасимы насчитывали много почтенных лиц. Длинные ряды славных имен слышал и знал Урасима. Это были имена, распространявшие аромат чести и доблести. Непонятно, как их носители не стали самураями.
В восьмом веке ко всем состоятельным крестьянам, умевшим носить оружие, правительство обратилось с призывом образовать при своем даймио[17] военные отряды. Многие бросали землю и обзаводились мечами. Но предки Урасимы не пошли. Должно быть, несмотря на свою доблесть, а может быть, именно благодаря ей, они были недостаточно богаты.
К тому времени, когда родились Урасима и его приятели, в деревне все шло скверно.
Мальчики помнили заботу родителей, но также и голод. До двух лет они болтались за спинами старших сестер. Они прирастали к ним, становились частью их тел. Что бы те ни делали: расстилали ли цыновки, чистили ли зелень, играли ли с подругами — неизбежно за их спинами висели, прихваченные широкими платками, маленькие братья. Малыши учились приспособляться к самым неожиданным положениям и приобретали гибкость и выносливость.