— Вот, пожалуйте, — сказала с некоторым удивлением Нюра, гладя сына по головке, — вот как сложилась жизнь. Появились и приказывают мне!
Медведица села, расстегнула пальто. На стене, над диваном, висели две картины: осень в горах и осень на берегу залива. Березы и клены — золотые и алые, погруженные в густое синее небо, — невообразимо радовали глаз.
— Это кто же?.. Или куплено?
— Муж... Николай... Хорошо ведь?
— Вполне. Не знала за ним этого.
— Я поставлю чайник... Пока взбирались к нам, товарищ Матюшина, наверное, устали... пить вам хочется...
Выбежала в кухню. Донесся звон ведра, зашумел примус. Младенцы смотрели на гостью во все глаза. Дети Медведице понравились, домик и Нюра понравились тоже. Сурков был высокий худощавый парень, хороший монтер — Медведица знала его еще не женатым... Женился-то он совсем недавно, а вот уже двое детей. «Жизнь-то не любит канителиться на одном месте, — подумала Медведица, — она знай себе катит!..»
За чаем Нюра рассказала о себе. Когда она училась в школе, были у ней тысячи планов на жизнь: и в вуз она пойдет, и отправится путешествовать по Дальневосточному краю, и обязательно сделает открытия в науке. Думала, что иначе и быть не может: она — комсомолка, живет в Советской стране... В первое время после выхода замуж не сомневалась, что все так и будет и Николаю придется считаться с тем, что жена у него женщина нового склада...
— А вот, подите, товарищ Матюшина, что получилось... Один родился, и второй родился... Ясли в одном месте, вуз — в другом; попробовала учиться, да вдруг дети заболели... Вот и осталась при детях.
— Ну с детьми, это, конечно, целая служба, — сказала Медведица. — То да сё...
— И вот думается, товарищ Матюшина, как сильна природа! Человек умом так и взлетел бы, а на земле тысячи всяких законов, они его цап — и держат.
— Я вот к тебе по поводу этого самого «цап» и пришла. Хоть и важно детей растить, а ты все-таки отбилась от народа.
Она стала говорить, какие задачи стоят перед Дальним Востоком, перед рыболовством Дальнего Востока, и перед тем заводом, на котором работает Нюрин муж — Сурков.
— Конечно, это тебе не вуз, завод есть завод. Но и на заводе тоже многому полезному научишься, а через пару годков дети подрастут, смотришь, и в вуз пошла. А дети твои будут в интернате, рядышком с тобой. В обеденный перерыв сбегала, посмотрела. Работу с Николаем кончили, домой идете, взяли галчат на руки и пошли. А хотите, пусть на круглосуточном остаются. Николай-то как к детям, заботлив?.. Или ты только одна?
— Нет, почему же, когда он свободен, он от хозяйства не отказывается.
— Ну, что же, — сказала Медведица, — на заводе нужна помощь. Так придешь, поможешь? И мы тебе поможем.
Нюра оправила волосы, оглядела младенцев, глаза ее вспыхнули.
— В самом деле пойду! Какие могут быть разговоры, дети-то ведь будут рядом!..
— То-то, — засмеялась Медведица. — Законы у природы, конечно, сильные, но наши большевистские одолевают их, потому что они тоже по закону мира построены да к тому же самые новехонькие. Не подведут, крепкие!
Нюра провожала ее за калитку. Вечерняя звезда переливалась над Амурским заливом. Все было серо-синее: залив, небо над ним, сопки, и в этом серо-синем, мягком, неопределенном мире переливалась, сверкая, огромная звезда.
«Вот Гущин и Святой Крест обрадуются, — подумала Медведица. — На Суркову и не надеялись, Николай Сурков говорил: — куда ей! По рукам и ногам связана! — Ан, веревочку-то мы и развяжем…»
Дважды в неделю Гущин собирал у себя коммунистов и расспрашивал их о том, как подвигается порученное им дело. Теперь он особенно горячо ратовал за него, задетый за живое тем, что не он, руководитель заводских большевиков, был инициатором.
УЗЛЫ
Когда Свиридов впервые встретился с Глобусовым, Глобусов не был еще начальником Дальлеса, а работал в обкоме партии.
Была весна. Только что прошел обильный дождь, земля лежала мягкая, разомлевшая, и совершенно мягким и разомлевшим был участок новопроложенной дороги в тайге. Машина, в которой ехал Свиридов, застыла среди грязи и веселых потоков.
Свиридов и инструктор Воробьев, оба в грязи по пояс, оставили, наконец, надежду подтолкнуть машину. Шофер сказал:
— Точка! Всё! А в полкилометре — каменная дорога! Я все время смотрел на эту тучу и думал: «ох, накроет она нас!» Вот и накрыла, и на самом поганом месте!