Глобусов в эти дни был на Имане на сплаве. Свиридов собрался к нему вдруг, как он собирался всегда. Почтовый поезд, мягко покачивая, понес его на север. За Раздольным, куда не достигали океанские туманы, было жарко и душисто. Цвела черемуха. Белые черемуховые рощи стояли по склонам сопок, как облака, которые зацепились за скалы и не могут уплыть дальше. Трава исчезала под пестрым, сверкающим напором цветов. Ветер, врывавшийся в окно, успокаивал и поднимал силы. Вот ведь есть это замечательное свойство у теплого душистого ветра укрепляюще и возрождающе действовать на человека!
От станции Иван Свиридов ехал по-разному. Верхом с двумя спутниками по таежной тропе, где даже в жаркий, ясный день было сумрачно, прохладно и только тонкий аромат цветущих деревьев, смешиваясь с запахом прели, говорил о том, что природа вступила в радостную полосу лета. Часть пути промчался на грузовой полуторке, а затем поплыл по Иману на бату. Чудесно было, когда река делала поворот и раскидывалась в этом повороте, и даль ее казалась озером, успокоившимся среди гор. Плыл по протокам, широким, черным, под сплошным навесом ветвей. Но зеленый навес то и дело разрывали белые и розовые кущи черемухи и сирени.
Плыть по протокам было и короче и безопаснее: по реке неслись сплавные бревна — парами, кучами, в одиночку... «Да, иной силы здесь, кроме реки, нет, — думал Свиридов, — но это безжалостная сила: она бьет драгоценные стволы о камни, скалы, и к лесопильным заводам они приходят избитые и обшарпанные до неузнаваемости».
Лодочник, везший Свиридова, партизан Григорьев, некогда боец свиридовского отряда, сказал:
— А вот дальше, Николай Степанович, реки-то и не узнаешь. Обрили красавицу... паршивая стала.
Утром, действительно, пошли голые берега: пни, камни, обнаженные скалы... Сопки сразу стали старыми, дряхлыми, и река как-то бешено и тоскливо неслась среди пустынных берегов.
— До Глобусова тоже оголяли берега, — говорил Григорьев, — а при Глобусове уж и подавно. Человек он крутой — что замыслил, то и сделает. А замыслил он опустошить берега: без этого, говорит, плана не выполню. И еще беда, Николай Степанович: наводнения нас стали мучить. Поверишь ли, осенью в последние годы, как слизывает... и то, что посеяли, и то, что построили.
К полудню бат вошел в небольшой заливчик. На длинной песчаной косе стояли палатки и шалаши, по берегу — бараки.
Между бараками возвышался обширный навес — лесной клуб. У единственной его стены приютилась эстрада, над ней висели увитый цветами портрет Ленина и широкий лист таежной стенгазеты «На боевом посту». Сплавщики знали, как нужен стране лес, и правильно считали себя на боевом посту.
К косе, ныряя и кувыркаясь, вылетали из-за поворота бревна. На берегу — как тюлени — косные и неповоротливые, в воде, по-тюленьему же, они делались увертливыми и опасными. Их встречали баграми, на скользкие чушеистые туши накидывали петли и волокли за мыс в черный могучий поток Имана.
Люди работали неутомимо, без разговоров, куренья, отдыха.
— Почему, товарищ, вы спрашиваете, что тем не менее у нас невыполнение? — разъяснял Свиридову широкоплечий парень со шрамом во всю загорелую спину. — Работаем, как видите, неплохо, а невыполнение потому, что бревна далеко волочь до реки. Конями волочим, а коней немного. Трактор нужен.
Глобусова Свиридов нашел в тайге на трудном перевальном участке, где дорогу прорезал скалистый гребень.
— Почему не подорвали эти пороги? — спросил Свиридов.
Глобусов задумался. Такая мысль никому не пришла в голову.
— Мы эти зубья засыпаем землей и заваливаем хворостом.
— Но ведь они протрут какой угодно хворост... Посмотри-ка...
— Протирают, — согласился Глобусов.
Вечером, после ужина, под навесом клуба Свиридов разговаривал со сплавщиками.
Все, как один, утверждали, что необходим трактор. Только трактор поможет ликвидировать прорыв с доставкой бревен к реке. Наконец, трактор освободит руки, занятые по волоку. Потом говорили о пятилетке, лесном хозяйстве, а в конце, когда уже было темно и только два фонаря горели у стропил, — о звездной вселенной. Разговор о ней зашел естественно, потому что молодое, жадное к знанию воображение стремилось проникнуть во всё.
Уже ночью Свиридов уединился с Глобусовым в палатке.
— Прежде всего, почему не прекращено варварское оголение берегов? Партизан Григорьев жалуется, что в последние годы деревню постигают наводнения. Не нужно большого ума, чтобы понять причину. Вода скатывается с обнаженных гор, как с голых досок наклоненного стола, и затопляет долины. Преступно рубить лес так, как рубили его деляги, думавшие не о государстве, а о собственной выгоде: получить под шумок спасибо там, где они подлежат суду, как преступники... И почему не затребованы тракторы?