И если бы Зейд нашлась, какая бы это была веселая и полезная прогулка в горы, на горячие источники, в камчатскую деревню.
Катер повернул к берегу. За скалой Точилина увидела яркозеленый луг и тоненький ручеек, впадавший в реку.
Мотор заглох, катер уткнулся в песок. Сгрузили рюкзаки, палатку, ружье и патроны. Потом разожгли костер и позавтракали.
Здесь было жарче, чем на реке, и Точилина все время удивлялась жаре. Потом моторист и рулевой помахали кепками, столкнули катер и на легком газу понеслись вниз.
— Да, речоночка, — сказал Гончаренко. — Это, товарищ Береза, сила. А сколько их здесь, это же электричество!
Фролов и Береза шли впереди, Точилина третьей. Через полчаса выяснилось, что идти в душном воздухе по каменистой тропе в резиновых сапогах с тяжелым грузам — мука.
— Были бы сандалии, товарищ Береза!
— Лучше не портить себе настроения. Не сообразили взять из Владивостока.
Океан отсюда был зеленовато-серый, гладкий и безбурный, как небо. Две стихии, небо и океан, сливаясь в одну темную и вместе с тем наполненную светом, поднимали чувства, и хотелось думать о чем-то бесконечно хорошем, что ожидает людей.
Тропа шла по краю глинистого, сухого, отполированного ветром и дождями откоса. Ничего не стоило скатиться отсюда в реку, потому что тропа, собственно говоря, была не тропа, это были отдельные следы ног, вмятины, впадины.
— Фролов, как это умудрились проложить такую неудобную тропу?
— Умудрились медведи да бараны, Точилина.
— Неужели! А человек?
— Человек топает по их следам.
За перевалом колыхалась трава, украшенная сиреневыми, красными и яркожелтыми пятнами цветов, ниже была тайга.
Океан исчез. Не было ни воды, ни огромного неба — была тайга: береза, ольха и кусты шиповника.
Деревья стояли просторно, свету было много, это была очень веселая тайга, нисколько не похожая на Уссурийскую. Идти в этом парке было одно удовольствие.
— Парк культуры и отдыха! — сказал Гончаренко.
Но вдруг тайга окончилась, тропа уперлась в заросли шеломайника.
Береза, Точилина и Гончаренко с невольным изумлением смотрели на эту гигантскую траву.
— Алас! — сказал Фролов.
— Это шеломайник, Фролов, а не алас. Я видел его на фотографиях.
— Аласом, товарищ Береза, по-нашему, называется такой луг. Тут и с конем скроешься!
Точилина рассматривала стройное широколистое растение, которое в два раза превосходило ее ростом, и не могла поверить, что это простая да еще однолетняя трава.
— Солнца на Камчатке мало, шеломайник стремится использовать его, вот и научился расти с такой быстротой. Ботаники говорят, почва под ним богатая. Он дает великолепный силос. Вот, Фролов, база для вашего скотоводства.
Через шеломайник шли по медвежьей тропе. Медвежья тропа — самая верная. Медведь не будет петлять, он идет, куда ему надо, по кратчайшему пути, и если туда же надо и человеку, человек смело может пользоваться его путем.
Весь зеленый туннель тропы исполосовало солнце. Солнечные лучи, расщепляясь в радуги, горели на росе, обильной в глубине этой чащи.
Пролетел орел, описал круг. Послышался шум водопада. Но, оказалось, что это не водопад, а река, которая прорывалась неподалеку через камни и завалы. Шеломайник пропал.
Галечная мель протянулась к левому берегу, на ней скопились корчаги — серые, до блеска полированные стволы. Два оленя пили на косе воду.
В разные стороны шли оленьи и медвежьи тропы.
Взбирались по ним на скалы, спускались, цепляясь за выступы руками, ногами, грудью. Опять взбирались, прыгали.
И вдруг вышли на человеческую дорогу.
Боже мой, следы копыт и колес!
Точилина стояла, расставив ноги в тяжелых резиновых сапогах.
— Боже мой! Точно встретились с милыми родственниками!
Через полчаса — высокие бревенчатые избы с короткими крышами. Над крышами — тонкие железные трубы.
Около изб — частоколы, в избах — по три окна. Избы до смешного похожи друг на друга и совсем не похожи на старые русские, с точными пропорциями частей и гармоничностью всех линий. Особенно не понравились Точилиной кургузые крыши. «Приехали на Камчатку и позабыли, как строить!»
— Прошу ко мне! — пригласил Фролов.
Белые расшитые занавески украшали окна, по стенам висели открытки и фотографии, стены были оклеены желтыми в розовых цветах обоями, половички из медвежьих шкур вели от двери к пузатому комоду, к постели с пышными подушками, к столу под желтой клеенкой.