Школа выглядела веселой. В учительской на полках тесно стояли книги.
— Больше двухсот, — сказал Василий Иванович.
Белая, с коричневыми пятнами, остроухая, с острой умной мордой собака лежала под столом.
— Вот еще камчатская забота, — сказал учитель. — Даже при железной дороге собака не потеряет на Камчатке своего значения. Собака здесь всё.
Он присел на корточки, и собака вышла из-под стола. Она была коренаста, широка в груди, с коротким хвостом.
— Камчатская собака удивительное животное.
— Вы, я вижу, все знаете.
— Учитель должен знать все, — сказал Василий Иванович, — особенно все то, что относится к жизни, среди которой он живет.
— Учитель должен быть мудрым?
— Именно.
Оба засмеялись.
— В прошлом году этот Гончик спас меня от смерти. История простая, все их слышали тысячами. Поехал я на зимних каникулах в район. На обратном пути пурга. Палатки нет. Положение скверное. Я сказал Гончику: «вези домой» — и залез с головой в кукуль. Четыре часа нарты шли без остановки, потом остановились. Вылез я из кукуля, метет невообразимо, сделал два шага и наткнулся на крыльцо школы...
— Слышала тысячи раз эти истории, — согласилась Точилина, — но что это? Инстинкт? А я вот не понимаю, что такое инстинкт. По-моему, нельзя непонятное явление объяснять непонятным словом и считать, что цель достигнута.
Учитель посмотрел в мягкие глаза Точилиной, должно быть, они ему понравились, он улыбнулся.
— Вы правы. Если я говорю — инстинкт, то я под ним подразумеваю: точное знание. Гончик, который привез меня сквозь пургу домой, обладал точным знанием дороги. А вот над тем, каким образом у него это знание складывается, нашим ученым не мешало бы помозговать.
— Какие у вашего Гончика умные глаза!
— Могу сказать, меня он понимает абсолютно. Инстинктом тут даже не пахнет. Вы знаете, собака сопровождает человека из глубины каменного века. Человек того времени, повидимому, был толковым хозяином. Во всяком случае, собаку он приручил великолепно, и она пошла с ним через тысячелетия. Вот эти самые камчатские лайки сохранились от тех времен. В те времена были две породы собак: мелкая, шакалообразная, которую человек употреблял для охоты за мелким зверем, и крупная — для охоты за хищником. Лайки идут от крупной собаки. Они умны, выносливы, неприхотливы. Что еще нужно? Нужно беречь эту породу, не так ли? А вот, когда вы будете жить на Камчатке, вы увидите, что на Камчатке не так уж много Гончиков. Много мелкой, глупой и невыносливой собаки. И даже без подшерстка. Ведь у камчатской лайки густой пуховый подшерсток, как у волка и лисицы. Гончик какой угодно мороз перенесет, а новое поколение камчатских собак — нет. Население просто руки опускает. С такими собаками погибнешь. Раньше хорошая запряжка проходила в день по сто двадцать километров, теперь считается достижением пройти семьдесят. В чем дело? Стал я думать, написал письма зоологам, даже одному знаменитому профессору в Ленинград. Вот что он мне ответил. — «Порода! — ответил он мне. — Вы, хозяева собак, потеряли разум, вы совершенно забыли про законы подбора. К вам, на Камчатку, завозят каких угодно собак, они засоряют кровь ваших лаек, а вы недоумеваете, что делается с вашими псами!» Вот что он мне написал, товарищ Точилина. И потом еще мои личные наблюдения: мало производителей, не выращивают их, не берегут. Понимаете, какое безумие: лучших щенков кастрируют! Они, мол, спокойнее, не драчливы и легче во время трудной работы сохраняют тело. Я решил по этому поводу целую кампанию провести. В общем, дела много... И хотел бы съездить в Хабаровск, да вот с собаками еще дело!
Он посмотрел на Точилину внимательно, вопрошающе, должно быть, его мучило то, что он не поехал на материк к жене.
— Я вас понимаю, — сказала Точилина. — Ваша жена должна приехать к вам. Перед вами такое поле деятельности, что мешать вам жестоко.
— Именно жестоко! Ничего не поделаешь, написал ей обширное письмо. Думаю, поймет.
Вечером в избу Фролова сошлось все наличное население деревни. Его было не так много, большинство оставалось на рыбалках в верховьях реки и по ее притокам.
— А вот вы помогли бы нам, нашей рыбалке, — говорил Береза. — Вы сейчас заняты чем? Заготовляете кислую для собак?
— Как же, для собак!
— Бросаете драгоценную рыбу в яму, присыпаете землей — и все?
— И все, — сказал старичок Васильев, с редкой бородкой и живыми темными глазами.
— А потом будете юколу заготовлять для собак, а потом уж для себя? Много времени и добра у вас идет на собак.