Предприятия его начались тридцать лет назад. Тогда Старый Джон был молодым двадцатилетним Джоном.
Но нельзя сказать, чтобы пятидесятилетний Джон чувствовал особенную разницу между молодым и старым Джоном.
Разве по внешности: молодой был щуплым, долговязым человеком, пятидесятилетний — широк, плотен и вынослив, как медведь.
Богатство Джон понимал с детских лет. С тех самых пор, когда стал плавать со своим дядей Айресом на шхуне «Нежная Мэри».
«Нежная Мэри» была препоганая шхуна, тяжелая, неуклюжая, не разрезавшая волн, а шлепавшая по ним. Дядя всю жизнь мечтал разделаться с ней, но только за год до смерти приобрел «Старого Джона».
Всю жизнь дяде не везло. Может быть, он слишком любил виски, может быть, глядел не в ту сторону, куда следовало, но он умер не столько от старости или болезни, сколько от огорчения, вдруг поняв, что жизнь его не принесла ему ничего.
Его племянник Джон, унаследовавший шхуну, решил, что он не позволит жизни делать с ним то, что ей вздумается.
Он пересек Берингов пролив. Навстречу ему из голубоватой свинцовой мглы выступили Диомид Малый и Большой, а за ними Джон увидел утесы Чукотки.
Он обошел на шхуне вокруг Диомида. Небо было низкое. Клочкастые тучи вползали на скалы и, сползая со скал, висели над морем, пока порыв ветра не уносил их на север. Остров был неприступен, но Джон все-таки сумел высадиться.
Песцы с грязной летней шерстью смотрели на него с изумлением. Бить их не имело смысла. В сущности главными обитателями острова оказались птицы. Но Джона интересовали только люди.
Он немедленно покинул остров.
Он посетил Чукотку, потом Командоры. Потом спустился вдоль побережья Камчатки. Он вез водку и товары: консервы, зеркальца, ружья. Печенье и конфеты в ярких радужных упаковках поражали туземных охотников и рыболовов. За зеркальце они отдавали соболиную шкурку. За банку спирта — что угодно.
Вот в этой самой бухте, в которой он стоит сейчас, он узнал настоящее счастье.
Счастье удачи, счастье могущества. Что может быть выше этого? Он принял на шхуне владельца большого оленьего стада и добычливого охотника Укуна. Первые встречи были немногословны: Джон плохо знал тогда местные языки.
Но они поняли друг друга без слов: они сидели над сокровищами, привезенными из Америки, и Укун соображал, сколько нужно соболей для приобретения всего.
Сам он соболиные шкурки не ценил ни во что. Легкий, бесполезный и совсем не теплый мех! Про себя он думал: как глуп американец, отдающий сокровища за пустяшные шкурки. Вот если бы он потребовал оленя или собаку!
Укун увез с собой пятьдесят банок спирта.
Он увязывал их на нарты и щурился на солнце.
— Я теперь знаешь кто? — спросил он младшего брата. — Я теперь царь. Исправник беднее меня.
Укун любил почет, уважение и славу. Он устроил пир. Он дал всем попробовать содержимое банок.
И все поняли, что он могучий человек. А могучему человеку нужно подчиняться и служить. И ему понесли соболей.
В марте шхуна покинула берега Камчатки. Владелец ее не был больше неудачником. С сигарой во рту, в клеенчатой шляпе, он стоял на палубе, широко расставив ноги. Будущее было перед ним, и он был его хозяином.
Много пережил он за тридцать лет. Он узнал русских и туземцев.
Губернатору Камчатки он поднес однажды ценные подарки: пианино для дочери, граммофон для жены, а для его превосходительства три двустволки: 24, 16 и 12 калибров. Богато отделанные золотом, они вызвали восхищение губернатора, плохого охотника, но страстного любителя ружей.
Джон получил разрешение торговать по всей Камчатке. И он уже законно торговал водкой и спиртом.
Джон разбогател.
Теперь он мог посылать на Камчатку десятки шхун, но он посылал только одну-единственную — «Старого Джона» — и плавал на ней сам. Он не поручал своего дела никому.
Он был так богат, что вообще мог отказаться от плаваний и торговли. Но зачем отказываться от радостей, которых не заменит ничто?
Камчатку он считал своей. Русская администрация, русский флаг?! Страна принадлежит тому, от кого зависит ее население.
Население Камчатки зависело от Старого Джона. Оно не могло обойтись без его водки.
Укун умер.
Это был крепкий человек, но и крепкий человек не вынес непрестанного пьянства.
Ближайшие его родственники умерли по той же причине. Между тем отношения между оставшимися и Джоном постепенно портились. Охотники хотели получать спирта не меньше прежнего, однако сами приносили шкурок все меньше.