— Козару-сан, — вышел из тьмы Зиро, — все вооружены, кроме того, топорами... Это затея Шимы, мальчишке хочется загладить свою вину.
— Хорошо, хорошо, — важно сказал Козару, — весь отряд ждет награда, Хосоя-сан обещал мне лично.
Поднял воротник куртки, но расстегнул пуговицу, и ветер обвевал ключицы. В таком виде он казался себе бесстрашным мужественным предводителем.
Через час машина смолкла. С правого борта дымилось легкое зарево — рыбалка. Спустили шлюпку.
Козару пережил короткую борьбу: остаться на катере или лично руководить операцией?
«О чем я думаю? — вскинул голову Козару. — Я победитель. Как я поручу другим ответственнейший момент, от которого зависит мое будущее?»
Легкой походкой сбежал вниз и пересел в шлюпку.
Шима-сан на носу с топором в руке, глаза его не отрываются от ближайшей светящейся точки. Он хочет столкновения, крови, чтобы доказать, что он — не член профсоюза.
Шлюпка замерла недалеко от кунгасов. Темно, тихо, спят.
Шлюпка поползла к неводам... щупают веслами, вытянутыми руками.
— Есть,
Раз, раз, раз! — быстро, сильно секут ножи, скользят в морскую глубь невода.
Четыре невода погибли в эту ночь на советской рыбалке.
Как хорошо возвращаться домой после победы. Спокойно и широко дышит грудь.
— Я чуть не ударил топором по кунгасу, когда мы проезжали близко, — говорит Шима Зиро, и ему кажется, что Зиро поощрительно кивает головой.
Но старик устал и, кроме того, предается своим мечтам. Несомненно, он получит сто, двести, скорее всего двести пятьдесят иен. На эти деньги, не ожидая большего богатства, он что-нибудь выкинет. Купит, например, отличный костюм (никогда не помешает) и явится к своей бывшей жене: «Как ты поживаешь, дорогая?» И дорогая, увидя его костюм, подумает, что у него в банке тысячи.
— Я едва удержал топор в руке... Эх, думаю, пущу ко дну! — возбужденно повторял Шима.
Экспедиция Хосои внезапно прервалась.
Что случилось? Почему? — Хосоя ничего не понимал.
Утром заметили миноносец. Он бежал по морю, как рассерженный жук, изо всех сил.
— Пулеметы! — распорядился Хосоя и расстегнул рубашку маузера.
«Увидят и поймут, что мы готовы, не отступим, и тогда не посмеют».
Тоненький Хосоя в своем полосатом костюме походил на осу, которой вдруг придавили брюшко.
— Хосоя-сан! — заорал капитан.
В его голосе не было ни малейшей вежливости. Он бежал с биноклем.
— Японский миноносец, Хосоя-сан!
Хосоя впился глазами в бинокль.
— Японский миноносец... совершенно верно.
Миноносец выкинул сигнал: «стоп».
Флотилия стала.
И вот серое стальное существо рядом. Матросы и там и здесь тянут шеи.
Офицер поднимается на пароход и вручает Хосое пакет.
Летят клочья конверта, сверху записка Яманаси: «Немедленно назад, — читает Хосоя, — ни одной глупости. Все участки перекуплены нами у «Уда», миллионы убытку, но с Советами мир и дружба».
Затем он читает официальное предписание ассоциации, а затем новый конверт с бумагой из министерства.
Хосоя долго стоит, серея от презрения и ненависти к двуличной политике кабинета. Кабинет распоряжается капиталами ассоциации! Миллионы убытку! Япония боится большевиков...
Через четверть часа пароходы шли вновь, но в обратную сторону; миноносец нырял рядом.
Когда Козару увидел эскадру, усиленную военным судном, он ощутил настоящее трепетание духа. Надел лучшее платье и двинулся навстречу.
Хосоя слушал его с гримасой. Гримаса началась в тот момент, когда Козару стал повышать тон, подходя к счастливому окончанию операции.
— Ну, что ж, любезный Козару-сан, — сказал акционер, — мы с вами уплатим пополам советскому правительству стоимость неводов.
И холодно смотря в непонимающие, разинутые глаза:
— С Советами мир и дружба. Вы меня не так поняли.
Несколько секунд он наслаждался искажением лица подчиненного: отвисающей челюстью, дикостью глаз, мгновенными ямами на щеках...
— Мы с вами уплатим пополам, почтенный Козару-сан...
— А как же награда? — беззвучно произнес Козару. — Я выполнил приказание компании...
— Награда? — Хосоя захохотал. — Награда? Ассоциация потеряла миллионы, а вы — награда! Всё? Можете ехать.
— Не всё. Члены профсоюза арестованы у меня на берегу...
Глаза Хосои блеснули.
— Выпустить немедленно всех членов профсоюза!
«Мы принесены в жертву, — шептал он, глядя на удаляющегося раздавленного человека. — Очень хорошо, я пойду еще дальше... Пусть министерство соберет, что посеяло».