Яманаси улыбнулся и кивнул головой.
— О, да, да... совсем похоже... да, да. Мы думаем так: когда восходящее солнце взойдет совсем, роса высохнет.
Абрамов приготовил улыбку на новую японскую любезность, но закусил губу. Однако Яманаси смотрел просто и невинно. Он нежно вздохнул, вынул из карманчика золотую зубочистку и начал ковырять в зубах.
На сцене у стола появились представители местной власти.
Товарищ Горбачев приветствовал приехавших и вкратце напомнил основные положения русско-японской конвенции.
В этот момент Филиппов включил юпитеры, и в объектив аппарата побежали люди, стол, стены.
Представители русских и японских фирм и обществ торжественно подымались к президиуму, клали конверты и неторопливо возвращались на места. Последним исполнил свою обязанность Медзутаки.
Маленький, тоненький человек в подвернутых брючках, легко ступая каучуковыми подошвами полуботинок, как-то застенчиво, уголком, положил бледноголубой конверт. Положил на край стола и, сощурившись, спустился в зал.
Председатель начал вскрывать конверты. Зазвучали цифры.
Представители прессы отметили общее повышение цен, предложенных японцами. Впереди шла «Мицу-коси», поднявшая цену каждого участка не менее чем на четыре тысячи.
Господин Яманаси курил душистые толстые папиросы и тихонько разговаривал с Абрамовым о достопримечательностях Японии.
— «Мицу-коси»... за сто двадцать второй участок — десять тысяч, за сто двадцать четвертый — восемь, — звучал голос Горбачева.
Цифры выстраивались блестящей шеренгой на черной доске.
— Фирма «Уда». Новый соревнователь. Впишите, товарищ Яковлев... Так.
Рука вскрыла голубой конвертик, глаза прочли, брови напряглись, плечи дрогнули, голос неожиданно стал высок:
— Фирма «Уда» за те же участки, сто двадцать второй и сто двадцать четвертый, предлагает сто и восемьдесят тысяч.
— Что? Что? Не слышно! — крикнули в зале.
— Сто и восемьдесят тысяч! — повторил Горбачев.
Рука Яковлева вывела на доске «100» и «80».
Захлопали откидные сиденья кресел. Соревнователи вскакивали, вытягивали шеи. Потом стали искать глазами Медзутаки. Он сидел на своем месте и скромно рассматривал ногти.
В какие-нибудь десять минут к «Уда» перешли ценнейшие участки «Мицу-коси».
Яманаси не двигался. Три звука жгли его: «Уда»... «Уда»... Что такое «Уда»? Никогда он не слышал о такой фирме в Японии. Он перебирал в памяти все, сколько-нибудь значительные фирмы. Обман! Он сорвался с кресла, взбежал на сцену.
Горбачев встретил его блуждающие глаза, скосившийся галстук и протянул конверт.
Яманаси увидел сумасшедшие цифры.
— Обман! — закричал он. — Такой японской фирмы нет! О такой фирме в Японии никто не слышал! Обман! Нелойяльно!
Филиппов направил сноп света на его фигуру, и она вырисовалась и стала отчетливо видна в самом отдаленном углу зала со своим галстуком, потерявшим приличную форму, золотой, прыгающей по животу, цепочкой и перламутровыми пуговицами пиджака.
Кресла хлопали: японцы бежали к эстраде. Яманаси говорил с ними на родном языке, протягивая дрожащие руки. Пот катился по его лицу, воротник взмок.
Горбачев взывал к порядку. Он обратился к господину депутату парламента с вопросом, как отнестись к заявлению представителя «Мицу-коси» о том, что «Уда» — не японская фирма.
Господин Самаки встал со своего места, и Яманаси на эстраде замер, не разогнувшись, с растопыренными руками.
— Такая фирма существует в Японии, это японская фирма.
Не попадая шарящей ногой на лесенку, Яманаси спускался вниз. Сотни глаз смотрели на Медзутаки, поднявшегося в это время к президиуму, вынувшего чековую книжку и предложившего немедленно внести задаток.
— Американские деньги, — шептал Яманаси, — позор! Японская фирма на американские деньги!..
ПАСТОР
Главный вход в молитвенный зал Владиво-Хонгази закрыт тяжелым засовом до более счастливых дней. В зал попадают из бокового коридорчика, который ведет на жилую половину Хонгази.
В зале пустынно и свежо. По навощенному полу в обуви не ходят, посетители оставляют ее на пороге и в храм вступают босиком или в белых носочках.
Впрочем и в остальных комнатах такой же порядок. Уличная пыль не допускается японцами в дом.
Середину зала занимает ковер. На ковре — курильницы и тяжелые медные чаши с холодным пеплом. Он лежит синеватый, плотный, издали похожий на незнакомый сплав.