От волнения в горле и во рту пересохло. Хриплый голос, вообще присущий пожилым японцам, стал хрипеть больше.
Яманаси взял яблоко и жадно ел. Ота молчал и ждал.
— Раньше люди жили для чести... А вот появились философы сумасшествия и учат, что люди живут и жили для кармана. И, смотришь, сколько уже у них последователей! Почтенный учитель, наша фирма пятнадцать лет строила на Камчатке заводы. Пятнадцать лет в наших руках была камчатская рыба. И что же, ведь разорение: неизвестная, нищая «Уда» отобрала от нас лучшие участки!
— Как же нищая?
— В том-то и дело, что у нее оказались деньги...
Лицо Яманаси изобразило полную растерянность. Он принялся за второе яблоко и ел, громко вздыхая и чавкая.
— Идеи — страшная вещь, — подтвердил Ота. — Идеи надо бить идеями. Я об этом думаю уже второй месяц. Это истина.
Яманаси доел яблоко и немного успокоился. Его всегда успокаивала еда.
— Мы будем бороться, — сказал он. — Я хочу вашего совета вот в чем...
Он нагнулся к пастору и стал говорить тихо, почти шопотом.
Он рассказал о том, что случилось на торгах.
Он снова и снова рисовал ужасное предательство «Уда».
— Американцы хотят уничтожить японское рыболовство, бон-сан, — говорил он, высоко поднимая мохнатые брови. — Вчера я разговаривал с консулом. Он умный человек, но он не успокоил меня. Потом я разговаривал с секретарем консульства. Господин Ямагути сказал, что в городе появился американец Гастингс, лейтенант, приехал со своим кораблем. Сходит на берег, был в Интернациональном клубе моряков. Больше всего интересуется китайцами. Почему, бон-сан, американский лейтенант больше всего интересуется китайцами? Я всегда беспокоюсь, когда американцы на что-нибудь обращают внимание. И вот я решил навестить вас с одной просьбой: погадайте мне, почтенный учитель. — Он пожевал губами. — Нельзя ли из этого интереса извлечь какую-нибудь пользу?
Яманаси грустно, умоляющими глазами, смотрел на Ота.
— Я ведь не гадаю, — с некоторым сомнением сказал пастор. — Когда-то гадал, теперь забыл.
Яманаси облизал сухие губы.
Ота взглянул на эти тонкие, очевидно горячие губы и коротко вздохнул.
— Ради вас постараюсь кое-что припомнить...
БРИГАДИРЫ
Бочарный завод в Гнилом Углу, на склоне сопок, над ипподромом. Внизу тоненькая речонка Объяснение. По ее берегам китайские огороды, парники и фанерные домики самовольных засельщиков. От ипподрома идут военные шоссе к Улиссу, на Басаргин, к бухтам Тихой, Горностай и к Трем Камням. По шоссе пылят автомобили, телеги и пешеходы. Былые стоянки полков, казармы и офицерские флигеля теперь превратились в пригороды, а многокилометровые шоссе — в улицы.
В Гнилом Углу кончается Золотой Рог. Вода здесь теплая, мирная, масляная. Но тишина и мир нарушаются с каждым днем. Здесь выросла «фабрика городов»: на ней строят разборные дома. В легком, удобном виде они переплывут на Камчатку и там послужат основанием новой жизни. К «фабрике городов» прошла железнодорожная ветка, появились причалы, пакгаузы и грузчики; пароходы заглядывают сюда все чаще и чаще. Покой и тишина в Гнилом Углу нарушены навсегда.
Бочарный завод — одна из тех точек, от которых естественно тянутся линии через океан на Камчатку.
Бочарный завод — точка, на которую, также вполне естественно, смотрят японцы.
Их волнуют подобные «точки» на советском побережье.
Приятно получать за гроши кругляши ценного леса и, обтесав, возвращать назад с радующими процентами. Еще приятнее знать: вот не захочу и не продам ни доски для кунгаса, ни клепки для тары.
Но гораздо менее приятно замечать, как люди перестают зависеть от тебя, от твоей жизни и твоего кунгаса.
На бочарном заводе работают две русские бригады и одна китайская. Сюда пришли китайские пассажиры третьего класса, приехавшие на «Трансбалте».
Весело разговаривая, пришли они в Гнилой Угол с полосатыми тюками на плечах, в черных шапках, в соломенных шляпах, в длинных штанах, забинтованных у лодыжек, в черных туфлях. Через полчаса получили на руки номерки и отправились в мастерские.
Сей подтолкнул локтем Цао Вань-суна.
— Как тебе все это нравится? Заработная плата — три рубля в день. Если заболеешь, платит страховая касса. Раз в неделю отдых. Жить будем вон там на горе, в общежитии... Там раньше жили царские солдаты.
Цао молчаливо улыбался.
— Что ты будешь делать со сбережениями? Не набрать ли нам сотняшку-другую и не вступить ли компаньонами в какое-нибудь дело?