Греховодов невольно нагнулся к доктору.
— А три? — спросил он шопотом. — Мне надо три.
— Я думаю, можно и три.
У Чжао-чу смотрел на Греховодова и стряхивал пепел. Чуб над лбом Греховодова взмок и увял. Неожиданно, невероятно, но дело клеилось.
— Пожалуйста, я помогу, — сказал он хрипло.
— К вам зайдет, наверное, завтра один гражданин. Ваш адрес прежний?
— Прежний, дорогой У Чжао-чу. Значит, я завтра жду. В котором часу?
— Я этого не знаю.
— Хорошо, пусть приходит, когда может, я буду весь день дома.
Он соображал. Мысли пытались охватить происшедшее и не могли. Тяжелели... Нужно было на улицу, нужно было двигаться.
— Я пойду, — сказал Греховодов, с трудом поднимаясь со стула... — Прощайте, благодарю!
Греховодов исчез за дверью. У Чжао-чу вздохнул, причмокнул губами и пошел в свою комнату.
На стуле у внутренней стены сидел Лин Дун-фын. Он читал английскую книгу, делая на полях пометки мягким карандашом. У Чжао-чу прошел неслышно мимо него и сел к письменному столу. Лин Дун-фын поднял голову.
— Ценная книга. Надо ее перевести на китайский язык. Пусть каждый китаец прочтет и поймет.
— О чем книга?
— О чем теперь могут быть интересные книги? Конечно, не о мандаринской любви и не о фарфоровых чашечках. Эта книга о том, что нужно делать всем умным, образованным людям, если они хотят жить. Вы живете в советской стране. Но о чем вы думаете, непонятно. Шлете жалобные письма в Шанхай... И, кроме писем, — ничего. Работать надо, если умирать не хотите. Вот о чем говорит английская книга. Я не люблю англичан, но когда им выгодно, они — хорошие союзники.
— Попробуйте здесь работать, — нахмурился У Чжао-чу, — ГПУ хуже японской полиции. Если японцы знают, что у вас в кармане, то ГПУ знает, что у вас в голове.
Лин Дун-фын презрительно улыбнулся.
— Вы живете здесь, старый друг, тридцать лет и не знаете, кто из китайцев коммунист... Вы спокойно относитесь к глупым забастовкам, которые разжигают вражду между китайцами.
У слушал и начал мысленно возражать. Под конец он так увлекся, что слышал уже только свои мысли, а слова старого друга проносились над ним, как легкая пыль.
«Что за прыть у тебя, мальчик? — думал он. — Китай всегда занимался своими делами: сажал цветы, расписывал вазы и торговал. А ты хочешь, чтобы я считал коммунистов!» Тут он мельком подумал о своих делах: ростовщичестве, торговле опиумом и изредка, для хороших гостей, женой. Он не был ревнив и брезглив. Дела шли тихо, но все же неплохо. Доктор их вел осторожно, как кормщик через незнакомую воду ведет лодку, нагруженную до бортов.
А Лин Дун-фын, предполагая в замолчавшем друге неусыпное внимание, говорил, постукивая в такт пальцами:
— Надо рвать корни: надо уничтожать коммунистов-китайцев. Я вас предупреждаю, почтенный друг, я приехал сюда не ради увеселительной прогулки... Несколько дней назад я объяснял истину около Уи-ти-ле-бу забастовавшим подмастерьям. Они слушали! Они отлично слушали... Я бы очень хотел, чтобы все мои друзья были о вас благосклонного мнения... Я уже начал кое-что делать и жду помощи от вас и остальных.
У Чжао-чу кончил свою внутреннюю речь и поймал его последние слова. В комнате на минуту стало очень тихо. За дверью, в кухне, ходил старик. Очевидно, он собирался готовить ужин.
— У меня есть адрес, — сказал У, — этот человек — мой старый знакомый. Он нуждается в деньгах... Я думаю, он как раз такой, какого вы вчера просили... живет здесь двадцать лет, имеет много знакомых... Вы навестите его.
Лин Дун-фын посмотрел на хозяина и одобрительно кивнул головой. Этим кивком он сказал: «Ну вот, видишь, ты великолепно будешь работать, если взять тебя за сердце. Все вы во Владивостоке такие, нагнало на вас страху ГПУ».
ВТОРОЙ ФИЛОСОФ
Троян шел к общежитию китайских бригад со стороны Басаргина. Мыс Басаргин большим неуклюжим паровозом уткнулся в океан. По сверкающему простору неба к Русскому острову пробиралось легкое, тонкое облако, напоминавшее Трояну молодую ведьму, виденную однажды на старинной гравюре. Ведьма неслась, распустив волоса и изогнув тело.
Поэт остановился на перевале у куста багульника. Дул ветер. Несколько розовых лепестков и человеческая тень упали в лужицу под корнями.