— Да что вы, Николай Степанович! — Краснов размахивал от возбужденья руками. — В самом деле, ведь это знаете что... столько возможностей!..
— А как ты думал? Вот это и есть настоящее осуществление ленинского завета. Ты представляешь себе, Краснов, когда это случится в масштабе всей страны, это и будет подлинное раскрепощение. Конечно, на первых порах трудно: и непривычно, и одно с другим не сойдется. Но идея родилась у тебя великолепная. Мы в обкоме ее всячески поддержим, так и скажи Гущину. То есть сразу не говори, пусть сам обо всем помозгует, а потом, когда придет к правильному выводу, ты и скажи: мол, и Свиридов про это уже знает и обещал поддержать.
Они дошли до сквера, за которым правая сторона Ленинской круто лезла на сопку, а левая мирно струилась у кирпичной стены флотского экипажа. Приближался трамвай. Свиридов протянул Краснову руку. Краснов подождал пока Свиридов вскочил на площадку вагона, кондукторша дала отправление, и трамвай побежал к Мальцевскому базару.
Краснов возвращался широким шагом, ему хотелось быстрее идти, глубже дышать...
...И вот сегодня инициативная группа собралась у Гомоновой.
Троян запоздал, и вопрос в сущности был решен до его прихода.
Вере, которая рассказывала о нем поэту, он казался то слишком смелым и обреченным на неудачу, то ничуть не смелым, а самым законным и естественным.
В самом деле, китайская бригада, пополнившись новыми рабочими, поднимала выработку процент за процентом. Сколько ни шарили Мостовой и Святой Куст по баракам у переселенцев, сколько ни наведывались на биржу — они не выудили ни одного человека. А ведь вопрос не только в том, чтобы взять первенство. Вопрос в развитии советской рыбной промышленности.
Здесь, в маленькой комнате с окном на залив, решили: открыть детскую площадку, ясли и помочь женщинам — женам рабочих — поступить на завод.
— А ведь все выйдет, — сказал Троян, испытывая чувство, что вот он сейчас отправляется в неведомую и прекрасную страну будущего. — Плита, базары, грязное белье... Привычка к оковам! Сложно, сложно!.. Но — выйдет, должно выйти.
Потом Краснов и Медведица ушли. Следовало уйти и Трояну, но он остался. Остался, как ему казалось, по совершенно законной причине, чтобы ближе познакомиться с человеком, который рвал со многим старым.
В Вериной комнате пахло морем, не было ни флакончиков с духами, ни коробочек с пудрой. Фотоснимки покрывали стены.
— У вас хорошо, — кивнул он на окно и стены.
— Во Владивостоке везде хорошо.
— Мне, между прочим, рекомендовал зайти к вам Филиппов. Я вам хочу сказать, что я о вас думаю. Общеизвестна трагедия, которую вы пережили на пароходе; тут интересны обстановка и обстоятельства этого вопиющего злодеяния, вы здесь лицо пассивное.
Вера кивнула головой.
— Но, — сказал Троян, — нелегко уйти из староверской деревни. В этом случае нужно незаурядное мужество.
Вера откинула голову к подушке дивана. Поэт видел ее профиль, прямую, высокую кость лба, прямой нос и неожиданно мягкую линию губ и подбородка. Вера коротко вздохнула. Лицо ее побледнело.
— Да, староверская деревня, — сказала она. — Сколько высокомерия, жадности. «Все не люди, только мы, староверы, люди». А говорят о святости, блюдут свою душу.
Губы ее задрожали.
— Особенно, знаете, для нас, женщин... — Она рассказывала скупыми словами. Троян сидел, откинувшись к спинке дивана, думал — «много ей пришлось перенести» — и ощущал, как вместе с простым человеческим сочувствием в сердце к нему прокрадывается восхищение смелостью и упорством этой молодой женщины.
РАЗБОЙНИК НАПАЛ НА БРАТА
Яманаси поместился в консульстве, на углу Китайской и Пекинской.
Консульство — неведомой архитектуры. Низ его, сложенный из пористых каменных плит, напоминал замок нового времени; верх — из гладкого блестящего гранита с казарменными окнами — ничего не напоминал. На крыше, над золотой эмблемой в виде тучного подсолнечника, правил веслом каменный женоподобный ангел в длинной рубашке. Очевидно зодчий вспомнил о потопе и Японии определил роль ковчега, спасающего человечество.
Яманаси с секретарем занимали две смежные комнаты. Окончились последние торги. Проклятая «Уда» победила везде.
Семьдесят восемь участков перешли в ее руки и только двадцать два остались за «Мицу-коси». Господствующее положение на советском побережье, власть, могущество, задуманные планы наступления на Америку, на окончательное освоение Камчатки — все рухнуло.