В общежитии Троян чувствовал себя несколько неловко. Все заняты: чинят обувь, платье, некоторые пишут, читают, курят, разговаривают. А он в стороне от их жизни: нет главного связующего — языка.
Он сидел с Сеем на его постели, крайней у окна. Здесь висели портрет Ленина, календарь и длинная красная лента с возбуждающим иероглифом: «Возрожденный Китай».
Троян присматривался к костюму, лицу и жестам Сея. Костюм — простой, китайский, из синей дабы. Лицо — простое китайское лицо. Глаза — вишенки, нос плоский, щеки худые, лоб покат. Жесткие волосы коротко острижены — всё обыкновенно, но тем не менее в этом обыкновенном есть то, что делает его примечательным.
В тихом голосе, которым он осторожно говорит на ломаном русском языке, во взгляде глаз сквозит упорство. Да, этот человек знает, чего он хочет!
— Приятная служба у этого русского капитана, — подмигнул Лу-ки, — ходит и смотрит на китайцев. Да, смотреть на истинных людей и то полезно.
Прошел мимо Трояна и остановился за его спиной, разглядывая курчавый затылок.
— У меня есть идея, — подал голос Цао.
Он вырезывал у окна из клепочного брака шашки. Маленький нож в его руках вертелся, как змейка.
— Идеи Цао всегда замечательны, — отозвался флегматичный Ван Чжен-син. — Однажды у него появилась идея устроить перед общежитием цветник. Ему показалось, что он — властитель по крайней мере трех провинций... и как же ему без цветника!
Ван Чжен-син протянул ноги на матрасике и глубоко вздохнул:
— А то у него была еще великолепная идея...
В это время Лу-ки, удовлетворенный рассматриванием Трояновского затылка, пошевелил над ним пальцами, точно посыпал поэта пылью. Несколько человек прыснуло.
— Что за новорожденный! — пожал плечами Цао. — Поверни голову, Сей. Посмотри на новорожденного... Пришел русский товарищ, а он вытряхивает над ним пальцы.
Троян заметил, что стал центром внимания. Все смотрели на него — кто внимательно, кто с усмешкой. В ответ он ничего не мог придумать, кроме улыбки.
— Хот Су-ин будет? — спросил он Сея.
— Хот Су-ин? Его скоро приходи... А ты, Лу-ки, — обернулся он к старику, усевшемуся на подоконник, — забудь свое превосходство. Ты — медицинский профессор, ты — государственный чиновник, но живи тихо и мирно в нашей комнате. Об этом говорю тебе я, староста комнаты!
— Они стали такие, что боятся даже шутки, все только учатся, все только идеи имеют! — забормотал старик.
Он обиделся и решил больше не разговаривать с товарищами, особенно с Сеем и его дружком Цао.
— Ты начал о чем-то говорить, но тебя прервал Ван, — сказал Сей. — Какая у тебя идея, Цао?
Цао положил готовую шашечку на стопку ранее сделанных и стряхнул обрезки и пыль с колен.
— Сун вчера рассказывал, — начал он тихо и значительно, — что в Харбине наша родная китайская полиция обыскала и закрыла советские школы и арестовала много детей. Моя идея такая: собраться всему цеху и пойти к господину консулу поговорить с ним.
Сей кивнул головой.
— Светлая идея! Действительно, арестовывать русских детей! Почему они не арестовывают японских или английских детей? Почему они арестовывают детей верных друзей китайского народа? Они думают, что китайцы вечно будут молчать, терпеть и безропотно сносить подобные оскорбления. Ты — прав! Надо потребовать, чтобы консул передал кому-нибудь наше негодование.
— Ох-хо-хо! — не выдержал Лу-ки. — Господин консул будет говорить с тобой! Ты будешь спрашивать и учить господина консула!
— А что ты думаешь, — важно сказал Ван, — почему бы ему не поговорить с нами? Для того он и живет здесь, чтобы говорить с нами и защищать нас. Пусть защищает нас от позора.
Троян внимательно вслушивался в звуки незнакомой речи. Почему руки всех оставили работу? Шитье, письма, шашки — все брошено... Вон как блестят глаза. Сей давно вскочил. Нет, ему сейчас не до Трояна! Учить язык надо, вот что! Стыдно жить на Дальнем Востоке и не знать китайского языка.
Троян вздохнул и поднялся. Люди жили своей жизнью. Как ни грустно, пока эта жизнь для него не совсем понятна. Поссорились они или просто спорят? Дольше сидеть в казарме просто как-то неловко.
— Хот Су-ин скоро придет, — сказал он Сею, — я пойду к ней навстречу.
За порогом был хороший ясный мир дня отдыха. Бочарный завод и «фабрика городов» молчали, не лязгали, не звенели, но стучали. Только железная дорога не прекращала суетливой жизни. Паровоз толкался взад и вперед по двум веткам между белыми цинковыми пакгаузами, коротко покрикивая, перекатывая вагоны, и ему отвечал сцепщик таким же коротким, но пронзительным голоском.