Горная речонка стремительно скатывалась к океану. Она встречалась с ним на отмелях. Встречалась, сшибалась. Океан и река взлетали на дыбы, падали и снова сшибались. Два разъяренных, недавно еще благодушных чудовища. Борьба шла века. Зыбкие холмы песку — бары — выросли на месте поединка.
Тесный фарватер вел через бары в устье. Немного в сторону — и киль чиркнет по дну, катер потеряет свободу, и все кончено.
«Неужели нельзя было придумать иного способа? — думала Тарасенко, цепляясь за скамью и борта. — Безобразие... люди гибнут, а они отправляют студентов на практику...»
Зейд, казалось, угадала ее мысли. Она сидела между банками[21] на мешках, обернулась к Тарасенко и ободряюще улыбнулась. Улыбнулась, как будто они катались по Золотому Рогу! «Она просто не отдает себе отчета в опасности!» — подумала Тарасенко.
Вдруг ей показалось, что мотор смолк. В ужасе повернула она голову, но моторист был спокоен, и, действительно, сквозь грохот волн она тотчас различила стальное бодрое постукивание.
В течение пяти минут — для новичков вечности — катер походил на взбесившегося коня. Он бил задом, передом, бросался из стороны в сторону.
Точилина, сидевшая рядом с Березой, схватила его за руку.
Она хотела сказать, что не боится, но через катер прокатился вал, студентка захлебнулась горькой водой, оглохла и ослепла... Когда пришла в себя, вокруг была спокойная вода реки.
— Во второй раз в жизни не поедешь, — сказал Гончаренко.
Рулевой вытирал пот и воду с лица.
ПЕРВЫЕ ЖЕНЩИНЫ
От гор до моря — три километра. Там, над тайгой, — снежные горы, выше — облака с голубыми теплыми лужицами неба.
От гор до моря — равнина: болото, мох, марь. Кроме реки, к горам ведут тропы.
Недалеко в горах — деревня. Иногда рыбаки заверяют, что видят домашний дым.
Рыбалка А-12 — на береговых песках. Песок, галька, морская капуста, раковины.
На берегах океана мягкие шуршащие холмы рыбьей чешуи. Запах соли, сырых внутренностей, иода.
В реке под защитой баров — кунгасы, катера и шлюпки. Тут же, у пристаней, лебедка с паровым котлом. Подальше, справа и слева, длинные двускатные навесы. Под одними — засольные чаны, пустая тара и тара, готовая к откатке, под другими — жиротопка и отстойники.
Перпендикулярно к реке — бараки, кухня, столовая, ближе всех — баня. На отлете — контора и склад.
— Для женщин отдельного помещения нет, — сказал завхоз.
Береза осмотрел его фигуру в резиновых до живота сапогах, кожаную фуражку, красное лицо и нос-свеклу.
— Перегородку поставить нельзя?
— Ни листа фанеры, дорогой. Освободим угол, пусть устраиваются. Сколько женщин?
— Почти все.
— Это вы те самые обещанные квалифицированные рабочие, студенты?
— Те самые обещанные.
— Да вы что? — взволновался завхоз. — На какую их работу думаете ставить?
— На всякую.
— И курибан будет?
— И курибан.
Красное лицо завхоза изобразило недоумение.
Общежитие — длинный барак на шестьдесят коек. Окна с пузырчатыми стеклами. Вместо пола — песок. Шершавые, неструганые стены.
Общежитие студентам не понравилось: вонь и дым махорки. Люди спят на постелях в брезентовых сапогах, в брезентовых спецовках.
Носили вещи, перестилали тюфяки, набитые сухой, легкой прошлогодней морской травой. От тюфяков шел запах соли, крабов, морских звезд. От его густоты кружилась голова.
В барак набивались рабочие.
Два невысоких камчадала стояли впереди.
— Бабы приехали... Ух ты! — говорил один из них другому. — Конецно, бабы и у нас трудятся, плаштать рыбу и они могут, а все зе на рыбалке никогда их не видали... Это узе совсем новое.
Они стояли в проходе между койками и наблюдали за каждым движением прибывших.
— Я думал врут, — сказал второй, — кто-то посутил, теперь визу — нет. То-то я вцера все цихал... У меня на этую рыбу предцувствие. Самые настоясцые бабы.
Кто-то хихикнул. Говоривший оглядел рабочих и хотел продолжать, но глубокий бас неводчика Фролова поправил его насмешливо:
— Не бабы, а студентки. Эх вы, Самолин да Дождев, рыбьи животы!
— Тязелая зысь, музыки и то балдеют! Вот я о цом говорю.
— Ну, ну, не нагонять страху! Здорово, подруги!
— Вот жагнул: подруги!
Фролов усмехнулся.
— «Товарищи» — это те, которые носят штаны, а тех товарищей, которые для такой одежи не приспособлены, по-русски зовут подругами.