«Великолепный мужик, — думал о Шумилове, ложась спать, Береза, — знающий, стойкий человек».
Прибой будто не в берега бил, а в окна, щели, стены, в самые уши. Прибой создавал атмосферу, в которой нервная система приехавших не умела еще нормально работать. За исключением Гончаренко, все видели нелепые сны.
В первом бараке Самолин, лежа на постели, разговаривал с Дождевым. Рядом примостилось еще несколько рыбаков.
— Сосдесят рублей! — вбивал черный, костлявый, смуглый Самолин мрачному, долговязому и такому же чернявому Дождеву. — А Морожову полозили тришта! Тозе икрянсцик, сут его дери!
— Сосдесят рублей в месяц и не тронь ни одной рыбы! — вздохнул Дождев. — Раньсе боцек десятоцка три увозил рабоций. А теперь все на сцету: боцка на сцету, рыба на сцету. И все мало, сколько ни лови, — все мало.
— Насу рыбу ловят, а нам нельзя! — Самолин раскурил трубку, пустил жидкую, блеклую струйку дыма. У него был настолько вздернутый нос, что издали казался переломанным.
— Надо выпить, — сказал он.
Дождев молча кивнул головой. Он собирался на соседнюю рыбалку за спиртом, но его угнетала необходимость пить тайно. Потому что явно — как выпьешь? Во-первых, потеряешь премию, а во-вторых... во-вторых, с Шумиловым не так просто шутить.
Весь район знал про его поединок с Костылёнком. Костылёнок поставлял рыбу на рыбалки и однажды, сдавая, заподозрил, что его обсчитали на сотню штук. Обсчитать не трудно. Рыба сдается живым счетом, а когда набегают сотни и тысячи, мозг не в силах отметить ошибки: 785, 786, 788, 890, 891... Установить ошибку можно только пересчетом, но на пересчет не решается никто. Предпочитают криками, руганью и угрозами заставить противника уступить. Костылёнка, юркого, невысокого, боялась вся округа.
Костылёнок поднял скандал. Он потребовал на берег заведующего конторой и немедленно денег за недосчитанную сотню. Обыкновенно ему уступали. Но тут на рыбалке случился инспектор АКО Шумилов. Не говоря ни слова, он пошел на пристань и начал перекидывать рыбу. Толпа рабочих, крестьян-рыбаков и конторских, заинтересованная поединком, стояла плотной стеной...
Костылёнковой сотни не оказалось. Костылёнок мрачно затих, продрался сквозь толпу и исчез. Люди, знавшие близко нрав Костылёнка, смотрели на инспектора с сожалением. Седобородый рыбак, в мягкой широкополой шляпе, тронул его за рукав и спросил:
— Ты куда же, паря, подаесся?
И, выслушав ответ, почмокал губами и вздохнул:
— Однако, поостерегайся!
Костылёнок исчез и устроил засаду над тропой, по которой должен был идти Шумилов. Он увидел инспектора после полудня, спокойно шагающего с винтовкой за плечами, и, подпустив до поворота, выстрелил.
Однако он промахнулся. Помешало целить неясное, тревожное впечатление, полученное от инспектора на рыбалке. Костылёнок промахнулся и затаился. Враг должен был броситься вперед или назад и снова стать мишенью. Но враг полез на сопку. Через минуту Костылёнок услышал треск и шорох в чаще. Инспектор направлялся к нему, искал его. Костылёнок притаился, готовясь встретить его с честью. Шум раздавался громче. Тяжелый человек шел сквозь чащу, ломая ее плечами, грудью, дробя ногами.
И тогда, когда Костылёнок поднял ружье, выискивая желтую кожаную куртку, — все затихло.
Пять, десять, пятнадцать минут... полная тишина.
Костылёнок заморгал веками. Он недоумевал.
Еще пятнадцать минут. Та же тишина. Ходит ветер над вершиной сопки, а внизу, над тропой, тишина.
Костылёнок опустил ружье и усиленнее заморгал веками. Наконец, он решил двинуться сам. Но тут же спохватился: в этом, должно, и заключался подвох! Процедил сквозь зубы ругательство и шагнул к тропе. Но тут же вторично сообразил, что и это своей позицией предусмотрел проклятый инспектор. Он, Костылёнок, выйдет на тропу и получит свинцовую пробку в затылок.
Сел на камень и застыл.
Через полчаса он шел по чаще и слышал за собой шаг преследователя. Так шли до сумерек. В сумерках Костылёнок выбрался на поляну и залег за корчагой. И вот видит: ползет желтая куртка, и в ярости Костылёнок вместо одного делает три выстрела.
Куртка дернулась и застыла.
Костылёнок подождал и уверившись, что на этот раз промаха нет, поднялся и пошел, чтобы сделать все, что нужно, с поверженным врагом: если мертв — взять имущество, если жив — добить.
Уже у самой опушки его остановил спокойный голос... Ствол винтовки темным глазом приглядывался к его виску с расстояния двух шагов.
«Чорт возьми! Как это вышло?» Потом, на досуге, шагая со скрученными руками на рыбалку, он имел возможность раздумывать о том, как это вышло.