Борейчук посмотрел на него с деланным изумлением: как будто человек был нем от рождения и вдруг заговорил!
Прежде всего бывшего бухгалтера оскорбило обращение студента на «ты». Когда «тыкают» простые рабочие — одно, но когда человек, имеющий образование... и притом при женщинах! Затем: приглашать Борейчука на курсы! Много надо самонадеянности, чтобы его приглашать на курсы. Медленным жестом полез он в карман за табаком и так же медленно процедил:
— Рабочие не одобряют вашей затеи, товарищ Гончаренко. Вы еще учебного заведения не кончили. Чему вы будете учить? А для эстакады пусть Шумилов наймет рабочих. Мы рыбаки, а не плотники. Хочет выслужиться на наших спинах. Есть закон. Кодекс о труде, знаете? Если бы я был, как вы, студент, я первый возмутился бы подобным карьеризмом, а вы его поддерживаете.
— Я знаю, что вы были бухгалтером, — сказал Гончаренко. — Вы человек тоже не без образования. Почему же вы городите чепуху?
Зейд стояла рядом и смотрела на Борейчука прищурившись.
Дул холодный ветер, но ворот ее спецовки был расстегнут и открывал шею.
Борейчук покраснел.
— Прошу вас не забываться, любезный товарищ. Я вам сказал, что рабочие вашей затеи не одобряют, потому что считают, что там вы их будете околпачивать.
— То есть, как это? — полюбопытствовал Береза. — Научить грамоте, арифметике, рассказать о политических событиях... Это вы называете околпачивать?
— Да, товарищ Береза, именно. — Он поднес руки к носу, как бы поправляя пенснэ (в бухгалтерах он носил пенснэ). — Я произнес это слово вполне сознательно. На этих курсах что будет делать товарищ Гончаренко? Он будет учить грамоте, хотя еще и неизвестно, насколько он способен учить, не такое простое дело обучать грамоте взрослых. Но это только одна приманка, что на курсах будут обучать грамоте. На самом деле там будут вколачивать в голову рыбакам, что они должны строить белуший промысел и делать тысячи вещей, от которых их ограждает закон. Почему это? Потому что некоторые, во-первых, не считаются с законом, а во вторых, усвоили себе манеру всякое изрушение завоеванных нрав считать делом похвальным: якобы все это делается во имя дальнейшего торжества революции. Рыбаку нужно отдохнуть, сэкономить силы, об этом позаботилось государство, а вы его превращаете в плотника и заставляете работать.
— Водку запретили! — подал голос Посевин.
— Водку запретили, — пожал плечами Борейчук, — хотя без нее людям на такой работе не выжить.
— Мысли у вас нездоровые, — заметил Береза. — Я думаю, что рабочие ничего не считают. Это вы сами все считаете.
— Как хотите, — пробормотал Борейчук и побагровел.
— Вот, товарищ Павалыч, согласны вы с Борейчуком?
Павалыч был не только первый русский каракурибан.
Он был делегатом на первом съезде Советов в Петропавловске. Туда съехались камчадалы, чукчи, коряки, эскимосы, ламуты, алеуты и русские. Там он сидел и слушал, затаив дыхание, что говорили ораторы, и говорил сам. Он говорил о торговле, школах, врачах. Ничего этого не было, а теперь есть. Теперь его собственный сын учится во Владивостоке в водном техникуме и будет на Камчатку водить корабли.
Он слушал о том, сколько будет открыто школ, больниц, сколько приедет учителей, сколько экспедиций для того, чтобы узнать богатства земли.
Из Петропавловска он уехал с книгами, которые ему хотелось прочесть. И по вечерам он сидел над ними и медленно, слово за словом, преодолевал их, точно восходил на высокие горы. Многому ему хотелось выучиться и других выучить, начиная с уменья по-новому расставлять в словах «ц» и «ч» и кончая сложными науками, напечатанными в толстых книгах.
— Борейчук все врет! — сказал он. — Я не пускал бы таких на Камчатку.
К эстакаде длинными шагами подходил Шумилов. Он давно заметил, что работа стоит, драгоценное время пропадает.
— В чем дело, товарищи, почему заминка?
— Разговорчиками занимаются, — вздохнул Борейчук, — как же без митинга!..
— Товарищи, — укоризненно сказал Шумилов, — пожалуйста, только не в рабочее время!..
Он укоризненно смотрел на Березу и Гончаренко.
Гончаренко уже готовился ответить, что нельзя не говорить в такой обстановке и что утерянное время впоследствии вернется сторицей, но Береза выразительно толкнул его под руку.
— Каждую минуту может пойти рыба, — говорил заведующий, — и промысел останется недостроенным.
— Люди обижаются, когда высказываешь свои мысли, — пробормотал Борейчук, поправляя воображаемое пенснэ.