Лет семнадцать, решил Стэнли. Высокая. Скулы круглого лица обожжены солнцем. Темные, глубоко посаженные глаза.
Мистер Роберт сказал:
— Я знаком с вашим дядей. Мы с ним давно не виделись — так уж получалось.
Но теперь-то увидитесь! — подумал Стэнли и улыбнулся веревке, которую держал в руках.
— Я сразу понял, что вы мало плавали в этих местах и не знаете, откуда ждать ветра.
— Я здесь впервые. — У нее был приятный голос — мягкий, нежный и не слишком высокий. — Но вы могли бы и не вытаскивать меня, я бы справилась.
— Вы простынете в мокрой одежде. В другой раз надевайте купальный костюм.
В июне-то простынет? — подумал Стэнли. — Ловко!
Она была слишком тоненькая — не во вкусе мистера Роберта. Встала, роняя капли, и напряглась, почувствовав под ногами покачивание палубы. Мокрая одежда обрисовала ее всю: узкие бедра, маленькие, высоко посаженные груди, шея, такая худая, что видны сухожилия, острые, похожие на крылышки лопатки.
Детское тело, решил Стэнли. Но лицо не детское. Совсем не детское. И очень странное выражение глаз. Как у… У кого?
Старик вдруг проснулся и открыл глаза.
— Откуда эта девочка?
— Из моря, па, — ответил мистер Роберт. — Приехала на морской раковине, как Венера или… ну, как ее там?
— Венера Боттичелли, — чинно сказала девушка.
Мистер Роберт засмеялся:
— Я все это позабыл. С годами многое забывается.
В его речи слышались мягкие южные интонации. И не просто южные, а, несомненно, негритянские. Стэнли оценил их: мистер Роберт говорит так, только когда женщина его сильно зацепит.
— Но знаете, — сказал мистер Роберт, — раковина Венеры была заметно устойчивей вашего «сейлфиша».
Старик опять задремал.
Девушка спросила:
— Он болен?
— Старость, и ничего больше. — Мистер Роберт глядел на нее с отеческим интересом.
— О! — сказала она. — Извините.
Мистер Роберт успокаивающе потрепал ее по плечу:
— Вы слишком молоды, чтобы думать о таких вещах.
Глаза Стэнли встретились с глазами мистера Роберта над узким пространством палубы, разделявшим их.
Он знает, о чем я думаю. Я знаю, о чем думает он. Думает, как он уложит ее в постель. И гордится представлением, которое устроил. И рад, что я при этом присутствую.
«Дай мне восемь часов, — сказал ему однажды мистер Роберт, — и любая женщина будет моей. Причем по ее, а не по моей инициативе».
— Может быть, выпьете кофе? — предложил мистер Роберт. — Стэнли, у нас ведь есть горячий кофе?
Виски не предлагает, с восхищением отметил Стэнли. Слишком прямолинейно, могло бы спугнуть ее.
— Я совсем не озябла, — сказала девушка. — И мне нужно к ним. — Она показала на Залив Контрабандистов.
— Если хотите, я отвезу вас туда. А может быть, вы пообедаете с нами, в нашем доме?
Последние слова он чуть-чуть подчеркнул. В нашем доме. В легендарном доме, который никому не удается увидеть — так не хотите ли в нем побывать?
— Нет, не могу. Я так много о нем слышала и очень хотела бы, но…
Мистер Роберт старательно не смотрел на ее мокрую, липнущую к телу блузку.
— Как вам угодно, моя дорогая.
Она замялась — не потому, что не могла решиться, а потому, что боялась показаться невежливой.
Ну-ну-ну, думал Стэнли, сорвалось. Ничего у него не вышло: девочка-то сейчас распрощается.
Старик открыл глаза и приподнял голову.
— Останьтесь, — сказал он. — Присутствие такой хорошенькой девушки сделает нашу поездку гораздо приятнее. — По старому худому лицу скользнула еле заметная, удивительно ласковая улыбка. — Сядьте рядом со мной, деточка.
Она села. Его рука протянулась и замерла над ее маленькой юной рукой. Но он благоразумно не прикоснулся к ней. Пусть хрупкий груз старости только приблизится к ней, чтобы она ощутила его лишь чуть-чуть. Пусть их руки (такие разные, настолько разные!) соприкоснутся через воздух, всеочищающий воздух.
— Я могу задремать, — сказал Старик, — но это вовсе не значит, что я не отдаю должного хорошенькой девушке.
— Благодарю вас, — сказала она и села в шезлонге плотнее. — Большое вам спасибо.
Старик снова улыбнулся. Он казался очень дряхлым и мудрым, благостно мудрым.