— Ну, — сказал Старик, — предметы искусства, например?
Маргарет покачала головой, но его слова продолжали звучать у нее в ушах. И неделю спустя после вечеринки, кончившейся особенно поздно, она надела боты, норковое манто и успела на первый утренний рейс в Нью-Йорк. К полудню она уже прошла двадцать кварталов по Мэдисон-авеню, входя в одну картинную галерею за другой, и уплатила девяносто семь тысяч долларов за полотно Утрилло. К трем часам она купила четыре бронзы Манцу и с шестичасовым самолетом вернулась домой. Она совсем продрогла в своем легком шифоновом платье.
Теперь, решив стать коллекционером, она начала пристраивать к отцовскому дому галерею.
— Ну, — сказал Старик, — это уже не дом, а какой-то монумент.
Она пожала плечами.
— Да, он действительно начинает смахивать на гробницу Гранта. Но видишь ли, папа, мне нравится строить.
— Развлекайся себе на здоровье.
Она начала коллекционировать с увлечением, руководствуясь собственным вкусом и покупая сама. Она контрабандой вывезла из Мексики чемодан, полный утвари доколумбовой эпохи. В Вене она купила полдесятка китайских свитков, в Гонконге — десяток тибетских алтарей и отправила их в Америку с поддельными бумагами. Она поехала в Лондон, чтобы заплатить три четверти миллиона за небольшую коллекцию египетских ястребов и греческих ваз.
— Папа, — сказала она, — очень интересно, как они на тебя смотрят. Словно говорят: «Совсем свихнулась, но у нее есть деньги. Только поглядите на этот денежный мешок!»
— И что же ты теперь будешь со всем этим делать?
— Ну… — Она почесала в затылке и состроила самую комичную из своих гримас. — Буду сидеть и смотреть на них, папа.
Но она редко это делала: ее постоянно отвлекали поиски новых пополнений.
Я была, решила Маргарет, безоблачно счастлива. Если Джош когда-нибудь спросит меня — через много лет, когда уже сам поседеет: «Мама, какие годы твоей жизни были самыми счастливыми?» — я отвечу ему — вот эти. Но Джошуа, конечно, никогда не спросит…
Если бы не Роберт. Если бы только не Роберт! Иногда ее томила тоска по нему, по вкусу его кожи, по жесткой щекотке его волос. В редкие непонятные минуты, когда ее тело горело, билось, трепетало в тошнотном полубеспамятстве, в тисках отвращения и желания. В глухую ночь, с другим мужчиной. Даже тогда. Пустота внутри нее начинала вибрировать и звучать, ее плоть покрывалась мурашками и дрожала — словно кожа смеялась нараспев.
Он не знает меры, думала Маргарет. В этом вся беда. Вот как с женщинами. Он гордо выставляет их напоказ, хвастает ими. Скажем, Филлис Лоример. Он сажал свой вертолет на пляже перед ее домом и шествовал к ней в постель. А соседи жаловались полиции, а все ребятишки и их няньки сбегались поглазеть на чудную машину. (Когда он купил вертолет, Маргарет угрюмо подумала: может, он разобьется. То же самое она подумала еще раньше, когда он только учился летать, но он был хорошим пилотом, даже если напивался. Не повезло, что поделаешь.) А его девочки? Кто бы подумал, что он будет иметь такой успех у школьниц? Ну, по крайней мере в Луизиане возрастной предел достаточно низок и уголовное преследование ему не угрожает. Будем благодарны богу и за малые его милости, думала Маргарет.
И какой дурак! Звонит в любой час дня и ночи… Врывается к ней в дом. Трижды она просыпалась и видела, что он стоит у кровати. И как-то раз с ней был другой мужчина…
Это переполнило чашу, это был конец. Ее раздражение перешло в бешенство. Слишком долго он злоупотреблял ее терпением, и ей надоело.
Он заглянул к ней в кабинет и шепотом сообщил о своих планах на вторую половину дня.
— Я сейчас занята, Роберт, — сказала она. — И никак не могу уйти днем.
— Дела подождут.
— Нет, — сказала она. — Подождет кое-что другое.
По его щекам разлился багровый румянец.
— Сегодня вечером я выбью из тебя дурь.
Она откинулась на спинку стула.
— Роберт, ты хуже репейника. С меня хватит.
— Ты влюблена в меня как кошка.
— Не приходи сегодня вечером, Роберт.
— Тебе понравится, — сказал он. — Скажешь, нет?
Она ждала его в гостиной, улыбаясь, молча. Когда он вошел и шагнул к ней, Майк Бертуччи легонько ударил его кастетом за правым ухом и даже успел подхватить его на руки.
От него одни неприятности, снова и снова думала Маргарет. Для всех. После того как Майк Бертуччи отвез его домой, уложил в кровать и просидел с ним всю ночь на случай, если удар был слишком силен, прошла неделя, и вдруг Старик сказал ей: