Он одним прыжком вскочил в машину и больно ударился бедром о рулевое колесо. Минуты две он растирал ушибленное место, беззвучно ругаясь. В открытую дверцу хлестал дождь, и бежевая обивка, пропитываясь водой, стала бурой, а потом черной.
Выезд был перегорожен двумя машинами, которые сцепились бамперами. Водители несколько минут спорили под дождем, а потом, шатаясь, ушли назад в клуб.
Еще выпить, решил Стэнли.
Он развернул лимузин и выехал на улицу через каменный бордюр и цветочные клумбы. Десять минут спустя он затормозил у самых дверей больницы.
В комнате Старика терпеливо улыбалась мисс Анна, мисс Маргарет была чернее тучи, врач Старика, Дойл, стоял с растерянным видом, сиделка (мисс Холлишер — наверное, она поменялась дежурствами, подумал Стэнли) в дальнем углу пыталась стать невидимой.
Едва Стэнли появился в дверях, глаза Старика вцепились в него. Он хочет мне что-то сказать, подумал Стэнли, и копит для этого силы.
— Но, сэр, — говорил доктор, — вам вредно такое волнение. При вашем состоянии здоровья оно равносильно самоубийству.
Старик не спускал взгляда со Стэнли. Он ухватился за меня, думал Стэнли. Ухватился и старается подняться. Не торопясь.
Он еще никогда не видел таких глубоких глаз. Широкие отверстия двух туннелей. В них можно войти и шагать все вперед и вперед, пока не упрешься в глухую стену, где все кончается. Эти глаза дрожали и выбрасывали свет, огромные фонтаны света…
Мисс Анна потрогала его за плечо. Стэнли шагнул в сторону, куда взгляд Старика не достигал.
— Что такое, Стэнли?
— Ничего, мэм. — Какой смысл объяснять?
Она снова повернулась к Старику.
— Папа, мы же связались с береговой охраной. Будь разумен. Уоткинс включил в доме все прожекторы. Больше ничего сделать нельзя.
Маргарет сказала с другой стороны постели:
— Папа, это хорошая яхта, а он хороший моряк. Если он только не уснет спьяну, то благополучно доберется до дома. Пойдет на маяк мыса Хатчере, а оттуда виден дом. Он так уже много раз делал!
Старик покачал головой.
Стэнли подумал: я и не знал, что он способен двигать головой в эту сторону. Значит, его парализовало не так сильно, как нам казалось.
Старик сказал:
— Он не поехал сюда.
На минуту воцарилась полная тишина, только дождь стучал в восточное окно, только ветер свистел за углом и ровно шумели деревья.
Будь у него слезы, подумал Стэнли, он бы заплакал. Словно что-то обожгло веки, и Стэнли заплакал за него.
Глаза Старика снова его нащупали, увидели слезы. И глаза Старика смигнули их.
Господи, подумал Стэнли, он что — внутри меня?
— Папа, — тихо сказала Маргарет. — Роберт такой. Он забывает.
Анна по ту сторону кровати сказала:
— Папа, Роберт так или иначе обманул надежды всех нас.
Старик сказал:
— Я хотел, чтобы он приехал.
Христос на кресте, думал Стэнли. С женщинами по обе стороны. Я видел такую картину где-то в церкви — может, в Англии во время войны. В какой-то знаменитой церкви, только не помню в какой… Я что-то видел, что-то стоящее, только пока служил в армии. Теперь мы с Верой уедем. Сегодня же спрошу Веру, куда она хочет уехать.
Маргарет сказала:
— Вот было бы забавно, если бы этот сукин сын и правда утонул!
Доктор Дойл дернулся и посмотрел на дверь.
Он мог бы повернуться и уйти, подумал Стэнли, а они бы и не заметили. Они слишком заняты собой, чтобы тратить внимание на него.
— Нет. — Голос Анны был мелодичным и правильно интонированным: не аффектированным и не грубым. Ровный голос безупречной леди. Как ее прилизанные блестящие волосы с полоской проседи. Леди богатая и благородная. Полировка, какую могут дать только деньги.
Прекрасная, как сами деньги, подумал Стэнли.
— Нет, — повторила Анна, — это было бы не забавно. Это была бы ирония судьбы. — Маргарет нетерпеливо вскинула голову, раздраженная такой придиркой к слову. — Ирония судьбы, что он умер, как Энтони.
И тут доктор действительно шагнул к двери. Стэнли насмешливо следил за ним.
Мутно-голубые испуганные глаза взглянули в глаза Стэнли, и доктор остановился.
Доктор Дойл, доктор Дойл, думал Стэнли, а ты попался. И это я тебя поймал.
— Знаешь, — сказала Маргарет, — я часто думала об Энтони. По-моему, он хотел умереть.
— Не больше, чем Роберт.
Старик пошевелился, и обе замолчали.
— Нет, — сказал Старик.
Ясно. Отчетливо. Это слово повисло в воздухе.
— Что «нет», папа? — негромко спросила Анна. — Ты говоришь об Энтони? Или о Роберте?