В Галф-Спрингсе словно ничто не меняется. Люди: умирают, их место занимают их дети, но, в сущности, все остается как было.
Стэнли вдруг спросил себя, почему он теперь так редко бывает там. Ведь от Коллинсвиля, где он теперь живет, туда на машине можно добраться за каких-нибудь два часа. И все-таки он не ездит, а Вера никогда не уговаривает его навестить родных. Просто ему как-то не по себе там. Он перестал быть своим в родном городке, среди близких и их детей.
Может, дело в том, что у него нет детей.
Может, человеку нельзя без детей. Может, тут его вина. Он в этом так и не разобрался. А теперь ему поздно растить ребенка, да и Вере поздно рожать.
Может, оттого он и чувствует себя иногда одиноким. Может, потому он всегда и рад, когда возвращается к Вере. Ее болтовня греет, как хороший огонь в камине. И даже больше: она возвращает его в прошлое. В ее памяти живо все, и она заставляет вспоминать и его.
О том, например, как они целой гурьбой удрали с уроков и затеяли игру на старой ракушечной дороге, ведущей к испанскому форту. Дорога совсем заросла пальметто, и в неподвижном воздухе под ними стоял душноватый запах змей. Потом они свернули с дороги, и Чарли Эдвардс угодил в зыбучие пески. Пока они нашли доску, чтобы можно было подползти к нему, его уже засосало по пояс. Вытащить его они вытащили, но он потерял в песке штаны и порвал рубашку. Но когда его мать узнала, почему он явился домой голый, как ободранный ивовый прут, она так перепугалась, что даже пальцем его не тронула, хотя он и заслужил хорошую порку.
Вот о чем они вспоминают. Они с Верой. И это хорошо. Они никогда не будут так одиноки, как Старик. У него, в памяти столько образов, и никто не знает каких…
Старик. Такой легкий, что, кажется, его вот-вот унесет ветром. Кости тонкие, как листики, и сухие, как скелет ящерицы или панцирь краба.
Только ветром его не уносит. А иногда ты вдруг замечаешь, что он смотрит на тебя из-под тяжелых век блестящими черными смеющимися глазами.
Стэнли щурился от яркого солнца и думал о Вере. Думает ли она сейчас о нем? Нет. Уж наверное, нашла себе какое-нибудь занятие. Всегда можно еще раз вымыть окна, натереть полы. Вряд ли ей без него тоскливо.
Во всяком случае, не так, как ему. Скажем, вчера он остался ночевать в Новом Орлеане, а она уехала обратно в Коллинсвиль. Без нее он совсем не спал — только задремывал и ворочался с боку на бок.
А вот Вера, конечно, не ворочалась. Он словно увидел, как она ложится в постель, как аккуратно укрывается одеялом по плечи — не выше и не ниже. Такая уж у нее привычка. И тут же засыпает. Иногда он посмеивался над том, что стоит ей лечь, и она уже спит. «Устала, — отвечала Вера. — Да и пора спать».
Нет, она без него тосковать не будет. Такая уж она неугомонная. И счастливая. Сама себе общество, сама себе собеседница. Целый дружеский кружок, подумал он.
Она одинокой не бывает. Не то что он.
Иногда на него что-то находит. Проснется и чувствует, что нашло. Лежит не шевелясь, с закрытыми глазами, внушая себе, что снова засыпает: вздремни еще, это тебе полезно… И тут точно чья-то рука приподнимает веки. Хоть бы закатить глаза, спрятаться еще на минуту, но нет, он уже смотрит вокруг. А в комнате тот особый, не дневной свет. Пусть за окном сияет рыжее солнце, комната все равно серебряного цвета, лунного. Рыбьего. Это тот же цвет, какой бывает у брюшка рыбы, когда ее вытащишь из воды: мерцающий, серебристый, меняющийся на глазах — дрожащий, пульсирующий цвет.
Иногда Стэнли чудилось, что он — рыба. Его поймали. Крючка он не видел, но ведь и рыбы не видят крючка. Только вдруг он, кружась, взлетает в воздухе и его выбрасывают куда-то, где все полно странного света.
Он даже чувствовал это. В самом центре живота — давящая боль. И он начинал перебирать в уме, что ел накануне. Он всегда старался вспомнить все точно, хотя и знал, что причина не в этом.
Он лежал, а свет просачивался куда-то за глаза и катался внутри его головы, как ртуть. А живот словно гвоздями набит. Он пробовал приподняться и не мог. Тогда он звал Веру, и она тянула его за руки.
Он не мог спустить ног с кровати, и опять помогала Вера. Хлоп — они уже на полу. А она ворчала: что бы ты делал без меня? Не можешь сам из постели выбраться.