— Ну что же, — сказал он. (Нет. Только не жить там. Мне там не нравится. Слишком тихо, слишком далеко. Мне не нравятся сосны, не нравится, как они шуршат даже без ветра.) — Что же, пожалуй.
— Мы могли бы уезжать туда на лето. Этот мыс очарователен. Я теперь же спрошу у папы.
— А ты думаешь, он сейчас в настроении говорить о делах?
— Папа не допустит, чтобы этот случай хоть что-нибудь изменил. Несколько минут назад к нему прошел Ламотта.
— Отлично, — сказал Роберт. (А что еще мог он сказать?) И принялся за вторую чашку кофе.
— Как поживаешь, зятек?
Маргарет. Он совсем забыл про Маргарет. Она вихрем подлетела к столу и уселась.
— Ты скверно выглядишь, Роберт.
На ней был светло-зеленый брючный костюм, в котором она казалась девочкой, нарядившейся в мамино платье. Он очень пошел бы Кэрол Ломбард, подумал Роберт, но на толстой итальянской девчонке выглядит смешно. Анна не допустила бы такого промаха… но Анна и в брючном костюме была бы красавицей.
— Послушай, — сказал он, — еще вчера у меня был медовый месяц и никаких забот, разве что не сразу решишь, в теннис мы хотим играть или в крокет.
Она ехидно улыбнулась.
— И ты совсем-совсем не рад?
— Конечно, нет.
— Держу пари, ты подыхал с тоски. — Она ухватила крутой завиток волос, растянула во всю длину и отпустила. Он сразу вновь свернулся кольцом.
Роберт ответил сухо:
— Нам там так понравилось, что мы хотим купить этот отель.
Маргарет придушенно хихикнула.
— С тобой не соскучишься, зятек! Так вот почему Анна кинулась к папе.
— Ламотта прошел к нему еще раньше.
Маргарет подняла брови — густые, мохнатые, они почти срослись на переносице.
— Как это я не сообразила! Можно подумать, что они любовнички.
Роберт недовольно нахмурился.
— Не нравится?
— Да нет, черт подери. Болтай что хочешь.
— Ламотта ему предан. — Она покусала губу. — Это бесспорно. Преданный коннетабль… видишь, я училась в школе и уснащаю свою речь умными словечками.
— Попробуй помолчать.
— Роберт, — сказала она, — почдем посидим на веранде.
— С какой стати?
— А мы оба такие дураки, что больше нам и делать нечего.
Они сидели на веранде, и Роберт думал, что она очень похожа на Бетти. Раньше он этого не замечал, но в овале лица у них было что-то общее.
В это жаркое июньское утро, покачиваясь в качалке среди папоротников, Роберт вдруг задумался о Бетти. А что она делает днем? Он не имел ни малейшего представления. Он же виделся с ней только по ночам.
Своего медового месяца они не возобновили. После переговоров, длившихся не одну неделю, Старик все-таки сумел купить отель в Порт-Белле, и Анна была довольна. Она принялась методично обдумывать перестройку, делая заметки, набрасывая эскизы.
Роберт вновь начал работать. Теперь он каждый день обедал со Стариком у «Гэлетина». Латунные лопасти вентиляторов под потолком лениво шевелили густой воздух.
— Опять будешь есть гамбо?
— Да, — сказал Роберт.
— Я так и не нашел вкуса в кэдженских блюдах.
— Наверное, я кэджен, — сказал Роберт.
— Во всяком случае, по виду похоже, — согласился Старик. — Дело в том, что я не люблю жратвы бедняков. Не люблю гамбо, не люблю фасоли, не люблю риса со свининой.
Почему слово «кэджен» несло в себе запах маслянистых проток и гниющей скорлупы креветок? Роберт сказал:
— Все это вкусно, если человек голоден.
— Когда-то мне и сомятина казалась вкусной. Так и отдает илом Огайо, а я только пальчики облизывал.
— К чему привыкаешь, то и нравится, — не сдавался Роберт, — и будет нравиться до конца жизни.
— Ну и на здоровье, — сказал Старик. — Раз у тебя такой вкус… Сколько же сейчас времени? — Старик вынул карманные часы. В ящике его комода их валялось десятка полтора. Но эти были новыми — на крышке сверкало солнце, выложенное из рубинов и бриллиантов.
— Вам нравятся часы, верно? — сказал Роберт.
— Вот у меня такой вкус, — сказал Старик. — Ну, пошли работать.
Дни Роберта текли размеренно и упорядоченно. Каждое утро в семь часов за ним заезжал лимузин Старика, в семь пятнадцать лимузин подъезжал к дому Старика, в семь тридцать они со Стариком входили в контору. Каждый день. За исключением воскресенья, когда он шел с Анной к мессе. Это были пыльные, потные летние дни в густой жаре безветренного города на большой реке. Во всех углах жужжали вентиляторы. Белый пудель Анны, еще щенок, попал под лопасти большого напольного вентилятора, и его ярко-алая кровь забрызгала голубой китайский ковер. А Старик предпринял реорганизацию своих дел и создал «Эспленейд энтерпрайзез инкорпорейтед», просто чтобы чем-нибудь занять Роберта.